Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Идея, которую предложил Декарт, «Мыслю, следовательно, существую» (в оригинале звучит как Cogito ergo sum), - это утверждение, которое было впервые произнесено очень давно, еще в 17-м веке. Сегодня оно считается составляющим фундаментальный элемент мысли Нового времени, точнее, западного рационализма. Утверждение сохранило популярность и в дальнейшем. Сегодня фразу «мыслить, следовательно, существовать» знает любой образованный человек.

Мысль Декарта

Декарт выдвинул данное суждение как истину, первичную достоверность, в которой нельзя усомниться и, следовательно, с которой можно выстроить «здание» подлинного знания. Данный аргумент не следует воспринимать как умозаключение вида «мыслит тот, кто существует: я мыслю, и поэтому существую». Суть его, напротив, в самодостоверности, очевидности существования в качестве мыслящего субъекта: любой мыслительный акт (и шире - переживание сознания, представление, поскольку не ограничивается мышлением cogito) обнаруживает осуществляющего, мыслящего при рефлексивном взгляде. Имеется в виду в акте сознания самообнаружение субъекта: я мыслю и обнаруживаю, созерцая это мышление, себя, стоящего за его содержаниями и актами.

Варианты формуилировок

Вариант Cogito ergo sum («мыслить, следовательно, существовать») в самой значимой работе Декарта не используется, хотя формулировку эту ошибочно приводят как аргумент со ссылкой на труд 1641 года. Декарт опасался за то, что использованная им в ранней работе формулировка допускала отличное от контекста, в котором он применял ее в своих умозаключениях, толкование. Стремясь при этом уйти от создающей лишь видимость конкретного логического вывода интерпретации, так как на самом деле подразумевается непосредственное усмотрение истины, самоочевидность, автор «мыслю, следовательно, существую» убирает первую часть вышеупомянутой фразы и оставляет лишь «я существую» («я есмь»). Он пишет (Размышление II), что всякий раз, когда произносятся слова «я существую», «я есмь», или они воспринимаются умом, суждение это будет истинным по необходимости.

Привычная форма высказывания, Ego cogito, ergo sum (в переводе - «Я мыслю, следовательно, существую»), смысл которой теперь, надеемся, вам ясен, появляется в качестве аргумента в работе 1644 года под названием «Начала философии». Написана она Декартом на латыни. Однако это не единственная из формулировок идеи «мыслить, следовательно, существовать». Были и другие.

Предшественник Декарта, Августин

Не только Декарт пришел к аргументу «мыслю, следовательно, существую». Кто сказал такие же слова? Отвечаем. Задолго до этого мыслителя подобный аргумент предложил в своей полемике со скептиками. Его можно найти в книге этого мыслителя под названием «О Граде Божьем» (11 книга, 26). Фраза звучит так: Si fallor, sum («Если я ошибаюсь, то, следовательно, я существую»).

Различие между мыслями Декарта и Августина

Коренное различие между Декартом и Августином, однако, заключается в следствиях, целях и контексте аргумента «мыслить, следовательно, существовать».

Августин начинает свою мысль с утверждения того, что люди, заглядывая в собственную душу, узнают образ Бога в себе, поскольку мы существуем и знаем об этом, и любим наше знание и бытие. Эта философская идея соответствует так называемой тройственной природе Бога. Августин развивает свою мысль, говоря о том, что он не боится любых возражений насчет вышеупомянутых истин со стороны различных академиков, которые могли бы спросить: «А вдруг ты обманываешься?» Мыслитель ответил бы, что уже поэтому он и существует. Поскольку не может обманываться тот, кто не существует.

Заглядывая с верой в свою душу, Августин в результате использования данного аргумента приходит к Богу. Декарт же смотрит туда с сомнением и приходит к сознанию, субъекту, мыслящей субстанции, основным требованием которой является отчетливость и ясность. То есть cogito первого умиротворяет, преображая в Боге все. Второго - проблематизирует все другое. Поскольку, после того как обретена истина о собственном существовании человека, следует обратиться к завоеванию реальности, отличной от «Я», стремясь постоянно при этом к отчетливости и ясности.

Сам Декарт отметил различия между собственным аргументом и высказыванием Августина в ответном письме Андреасу Кольвию.

Индуистские параллели «мыслю, следовательно, существую»

Кто сказал, что подобные мысли и идеи были присущи лишь западному рационализму? На Востоке также пришли к подобному умозаключению. По мнению С. В. Лобанова, российского индолога, данная идея Декарта является в одной из основополагающих принципов монистических систем - адвайта-веданты Шанкары, а также кашмирского шиваизма, или пара-адвайты, самым известным представителем которого является Абхинавагупта. Ученый считает, что данное утверждение выдвигается в качестве первичной достоверности, вокруг которой можно выстроить познание, являющееся, в свою очередь, достоверным.

Значение этого утверждения

Высказывание «мыслю, следовательно, существую» принадлежит Декарту. После него большинство философов придавало теории познания большое значение, и они были обязаны ему в значительной степени этим. Данное высказывание делает наше сознание более достоверным, чем даже материя. И, в частности, собственный ум для нас является более достоверным, чем мышление других. Во всякой философии, начало которой положил Декарт («мыслю, следовательно, существую») присутствует тенденция к наличию субъективизма, а также к рассмотрению материи в качестве единственного предмета, который можно познать. Если это вообще представляется возможным сделать с помощью вывода из того, что уже известно нам о природе ума.

У этого ученого 17-го века термин «мышление» пока только имплицитно включает то, что в дальнейшем будет обозначено мыслителями как сознание. Но на философском горизонте уже появляются темы будущей теории. В свете разъяснений Декарта осознаваемость действий представляется как отличительный признак мышления.

Я мыслю, следовательно, я существую. Помогите написать Эссе. Помогите написать Эссе и получил лучший ответ

Ответ от Анна К.[гуру]
Я мыслю - следовательно, я существую. Наше существование это постоянный поток мыслей. Это выражение очень верно передает мое отношение к существованию разума и воли. В образе человека эти качества фундаментальны.
Мышление - основа человеческой личности. Думать самостоятельно часто бывает трудно, еще труднее быть понятым окружающими. Однако каждая собственная мысль, каждый самостоятельный поступок - шаг вперед по длинной лестнице духовного самосовершенствования.
Природа наделила разумом и способностью мыслить единственное существо на планете - человека. Это свойство вида Homo Sapiens нам, людям XXI века, кажется привычным. А вот в античную эпоху мышление само по себе интересовало выдающихся мудрецов. Путем логических рассуждений они пытались отыскать причины мышления, раскрыть все его формы и проявления. Способность человека отражать окружающий мир удивляла и восхищала. Один из величайших мыслителей того времени Аристотель считал мышление проявлением божественной сущности человека. Любопытно, что мифология предлагает похожее решение. Согласно одной из версий разумом людей наделил не кто иной, как Прометей.
Яркая эпоха мудрецов и первооткрывателей - античность - завершилась. На смену ей пришло средневековье со своим схоластическим, то есть формальным, схематичным подходом к процессу познания. Богу либо Дьяволу приписывалось участие во всех делах смертных. Ни о какой свободе мышления речи быть не могло. Ученые погрязли в деталях, не умея видеть целого. Недаром средневековье иногда называют «темным временем» . Так прошли века, и лишь в эпоху Возрождения вновь было «восстановлено достоинство человека» . Хотя его божественная природа и не подлежала сомнению, но мышление приобрело статус самостоятельного, автономного процесса, которым если и руководил Бог, то лишь в общих чертах. Эту революцию совершили мыслители эпохи Возрождения - защитники чести Человека и Разума. Несколько столетий спустя мыслители эпохи Просвещения сделают Разум основой своей философии, которую назовут рационализмом от латинского «homo» - «разум».. .
Благодаря таинственному процессу мышления человек является настоящим властелином планеты. Изобретения и открытия становятся инструментами, с помощью которых земляне осваивают окружающий мир. Море и суша, воздушное пространство, ближний космос - вот арена разумной деятельности человека. Лишь мощные природные катаклизмы подчас оказываются сильнее его.
Жаль, что многие люди не понимают главного: мышление должно быть прежде всего гуманистическим, то есть человечным. Тогда развитие науки не обернется рядом техногенных катастроф, а развитие социума - десятками локальных войн.
Гуманистический характер мышления был присущ философам античности и эпохи Возрождения. К XX веку гуманизм постепенно сменился практицизмом, а позднее и настоящим аморализмом. Вспомним хотя бы разработку ядерного оружия, когда светила науки всего мира занимались тем, что изобретали самое смертоносное оружие, известное человеку. Сегодня ситуация меняется и, кажется, в лучшую сторону. Ученые единодушно выступают за мирную науку, осуждая попытки поставить мышление на службу злу. Когда этой позиции будут придерживаться все земляне без исключения, разум на Земле победит. Тогда-то и можно будет говорить о наступлении нового века, новой эры.
Когда наступит «золотой век» человечества, мышление буде освобождено от оков узкого практицизма, и тогда станет возможным возрождение античного идеала. Философия станет таким же украшением жизни, как, к примеру, музыка или живопись. Демонстрировать умение мыслить станет престижным и даже обязательным для каждого хорошо образованного человека. Мышление будет приносить не только пользу, но и радость. Именно этот прекрасный путь я желаю пройти человеческой цивилизации.

Только чувствую, словно кораблю
долго оставаться наплаву,
прежде чем узнать, что я люблю,
тоже, что дышу или живу.

Высоцкий также не выводил тождество «люблю - дышу - живу» как одно из другого, а познал непосредственно, т.е. пришел к этому утверждению путем интуиции и познал эту истину как единое целое. Проще говоря, Высоцкий поверял тождеством «люблю - дышу - живу» само это тождество. Однако, ни у кого не повернулся бы язык назвать на основании этого высказывания Высоцкого рационалистом или интуитивистом…Или интуитивистом все-таки повернется? Я полагаю, что Высоцкий не пришел к этому тождеству путем интуиции, а утверждал его с самого начала как первооснову, поверяя им его самого. Может быть, это и есть интуиция? Я сознательно избегаю здесь слов «вера», «верить», заменяя их на «доверять», «поверять». Почему? Это и мой персональный камень преткновения. Мне легко дается «доверять», «поверять», но не дается «верить». Потому что далее напрашивается: кому верить, не говоря уж во что. Поэтому покамест я буду употреблять «доверять» и «поверять». Ладно.

Хочу спросить и тебя, Саша: а рационализм и здравый смысл это одно и то же?
Если да, то тогда для меня Декарт и Высоцкий в равной мере выражают здравый смысл. Ибо, как я полагаю, именно здравый смысл побуждает одного отождествлять «я дышу - люблю - живу», а другого «я мыслю и существую». Поскольку и Высоцкий, и Декарт в равной мере выражают здравый смысл, они оба могут быть названы рационалистами. Только какими-то неклассическими, как бы добавил Мираб Мамардашвили. Если рационализм и здравый смысл не суть одно, тогда все мои предыдущие и последующие построения в тартарары. По всему по этому, я позволю на свой страх и риск отождествить рационализм и здравый смысл. А во избежание путаницы и дабы избавиться от изм, я оставляю для последующих рассуждений только здравый смысл или рациональное, т.е. разумное. Поскольку в отличие от Шестова и Ницше с разумным я воевать пока не намерен.
Итак, на основании здравого смысла Декарт устанавливает отношение тождества между я мыслю и я существую. В чем бы оно (это отношение) могло быть? Или что общего между мыслить и существовать, из чего следует их тождество или где (в чем) у них «сторона общая»? Ответ иногда бывает проще вопроса. Я мыслю так же, как я существую или слегка развернем: что-то в том, что я существую, позволяет понять, по мнению Декарта, что значит мыслить. Что же это что-то? Попробуем пойти от противного: что значит я не мыслю и я не существую? На счет я не мыслю пока отложим, ибо мы надеемся понять его через не существую.
Есть ли основания для такой надежды? В области выведения одного из другого, вроде, не просматривается. Но интуиция подсказывает, что тут что-то есть. Интуиции иногда помогает проявиться случай. Такой случай был со мной. Однажды. Еще в бытность свою на филфаке УрГУ, я наткнулся на вот какой экзистенциально - логический парадокс. Оказывается, от причастия «существующий» не образуется пассивный (страдательный), залог. Меня поставили перед этим фактом, и мне оставалось либо согласиться, либо возразить. Я, по своему упрямству, предпочел второе. Я образовал абсурдную с точки зрения лексического значения форму от причастия «существующий» в пассивном (страдательном) залоге, а именно «существуемый». Абсурдность этого лексического парадокса состоит в том, что само значение слова «существующий» предполагает, что что-то само существует, а не существуемо. Повторяю, это, конечно, парадокс, этакая терминологическая диверсия в глубоком тылу экзистенции, т.е. существующего. Но именно этот парадокс и натолкнул меня сейчас, когда я пишу эти размышления, на одну догадку, которая, как я полагаю, проливает свет на темноты в изречении Декарта, делая его прозрачным, четким, ясным.
Итак, я существую - значит, что я существую сам, а не существуем (мый). Т.е. я существую в той мере, в какой это никто другой не сделает за меня или вместо меня, ибо обратное противоречило бы самой сущности существования. Так и я мыслю так же, как и я существую предполагает, что я мыслю тогда, когда никто не сделает это за меня и вместо меня. Обратное бы значило, что я не мыслю и не существую за меня и вместо меня. Вот такую жесткую и высокую планку устанавливает Декарт для того, чтобы называться я мыслю - тождественно я существую поборник рациональности, т.е. здравого смысла Рене Декарт. Это, если хочешь, его, Декарта, категорический императив, но именно в его последовательном проведении рациональное смыкается с экзистенциальным. Утверждая тем самым главным сущностным фактором мышления его самостоятельность и несводимость ни к чему, кроме него самого, впрочем, как и существования.
Отсюда, Саша, я полагаю и следует смотреть на то, являются ли рациональными, т.е. основанными на здравом смысле, всевозможные последние известия и просветительско - образовательные стратегии. Вопросы эти могут быть как риторическими, так и, напротив, спорными. Все зависит от целополагания «чтобы что».

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ
Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ УПРАВЛЕНИЯ»

ИНСТИТУТ ЗАОЧНОГО ОБУЧЕНИЯ

Институт социологии и управления персоналом

Кафедра философии

КОНТРОЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ

по дисциплине « ФИЛОСОФИЯ »

вариант (тема) « Вариант 18.»

Выполнил(а) студент(ка)

заочной формы обучения

специальности: юриспруденция

специализации: гражданско-правовая

ЮР гр.пр 4-09/3

№ студенческого билета

(зачетной книжки) 09-415 ___________ Головлева И.А.

Проверил преподаватель

(личная подпись)

(ученая степень, звание)

(инициалы, фамилия)

Москва – 2010

1. Поясните смысл суждения философа XVII века Р.Декарта: “Я мыслю, следовательно, существую”.

Рене Декарт (фр. René Descartes) (31 марта 1596 -11 февраля 1650) - французский математик, философ, физик и физиолог, создатель аналитической геометрии и современной алгебраической символики, автор метода радикального сомнения в философии, механицизма в физике, предтеча рефлексологии.

Нельзя не сказать несколько слов о той социальной и духовной атмосфере, в которой формировались воззрения Декарта. Вернувшись в 1625 г. в Париж из путешествия по Италии, Декарт окунулся в бурную тогда жизнь парижских литературных и научных салонов и кружков, где царила атмосфера свободомыслия и скептицизма.

Период 20-30-х годов XVII в. во Франции многие историки не случайно называют кризисным. Так, Дж. Спинк, анализируя духовную ситуацию во Франции этого времени, отмечает острую борьбу против традиционного авторитета церкви и церковной морали (особенно в 1619-1623 гг.), которая вызвала ответную реакцию в 1623-1625 гг. Религиозной, политической и философской тематикой были охвачены в это время парижские интеллектуальные круги, включающие теологов, ученых, придворных, литераторов и образованных юристов и чиновников. В центре внимания были спорные вопросы апологетики, споры велись как внутри расколовшегося католического лагеря, так и между защитниками католицизма, с одной стороны, и их реальными или мнимыми неортодоксальными оппонентами - с другой". Цель Декарта - не в том, чтобы уничтожить доверие к знанию, а в том, чтобы очистить знание от всех сомнительных и недостоверных элементов.

Размышление первое “Метафизических размышлений” Декарта называется “О вещах, которые могут быть подвергнуты сомнению”. То, что принимается мною за истинное, рассуждает философ, “узнано из чувств или посредством чувств”. А чувства нередко обманывают нас, повергают в иллюзии. Стало быть, надо - это первый этап - сомневаться во всем, к чему чувства имеют хоть какое-то отношение. Раз возможны иллюзии чувств, раз сон и явь могут становиться неразличимыми, раз в воображении мы способны творить несуществующие предметы, значит, делает вывод Декарт, следует отклонить весьма распространенную в науке и философии идею, будто наиболее достоверны и фундаментальны основанные на чувствах знания о физических, материальных вещах. То, о чём говорится в суждениях, касающихся внешних вещей, может реально существовать, а может и не существовать вовсе, будучи всего лишь плодом иллюзии, вымысла, воображения, сновидения.

Второй этап сомнения касается “ещё более простых и всеобщих вещей”, каковы протяженность, фигура, величина телесных вещей, их количество, место, где они находятся, время, измеряющее продолжительность их “жизни”. Сомневаться в них - на первый взгляд высокомерно, ибо это значит ставить под вопрос высоко ценимые человечеством знания физики, астрономии, математики. Декарт, однако, призывает решиться и на такой шаг.

Главный аргумент Декарта о необходимости сомнения в научных, в том числе и математических истинах, - это, как ни странно, ссылка на Бога, прячем не в его качестве просветляющего разума, а некоего всемогущего существа, в силах которого не только вразумить человека, но и, если Ему того захочется, вконец человека запутать. Ссылка на Бога-обманщика, при всей её экстравагантности для верующего человека, облегчает Декарту переход к третьему этапу на пути универсального сомнения. Этот весьма непростой для той эпохи шаг касается самого Бога. “Итак, я предположу, что не всеблагой Бог, являющийся верховным источником истины, но какой-нибудь злой гений, настолько же обманчивый и хитрый, насколько могущественный, употребил всё своё искусство для того, чтобы меня обмануть”. Но Декарт заключает, что Бог – не обманщик, ввести в заблуждение Он не может, напротив, Бог гарантирует истинность знания, Он – последняя инстанция, к которой мы обращаемся. Сомневаться в истинах, принципах религии и теологии (систематическое изложение представлений о Боге) особенно трудно, что хорошо понимал Декарт. Ибо это приводит к сомнению в существовании мира как целого и человека как телесного существа. Сомнение привело философа к опаснейшему пределу, за которым - скептицизм и неверие. Но Декарт движется к роковому барьеру не для того, чтобы через него перешагнуть. Напротив, лишь приблизившись к этой границе, полагает Декарт, мы можем найти то, что искали достоверную, несомненную, исходную философскую истину. Для мыслителя сомнение является своего рода методологическим приёмом и средством, а не целью, как для скептиков. “Отбросив, таким образом, всё то, в чём так или иначе можем сомневаться, и даже предполагая всё это ложным, мы легко допустим, что нет ни Бога, ни неба, ни земли и что даже у нас самих нет тела, - но мы всё-таки не можем предположить, что мы не существуем, в то время как сомневаемся в истинности всёх этих вещей. Столь нелепо полагать несуществующим то, что мыслит, в то время, пока оно мыслит, что, невзирая на самые крайние предположения, мы не можем не верить, что заключение: я мыслю, следовательно, я существую, истинно и что оно поэтому есть первое и важнейшее из всех заключений, представляющееся тому, кто методически располагает свои мысли”.

Принцип cogito ergo sum (Я мыслю, следовательно я существую – лат.)

После того, как всё было подвергнуто сомнению, “сразу вслед за этим я констатировал, - продолжает Декарт в “Рассуждении о методе”, - что, хотя всё предположительно ложно, необходимо, чтобы я, так думающий, сам был чем-то. И, обнаружив, что истина “я мыслю, следовательно, я существую” столь крепка и прочна, что все самые необыкновенные гипотезы скептиков не смогли бы её поколебать, я решил, что могу принять её, не мучаясь сомнениями, как основной принцип искомой философии”. Но эта определённость - не может ли она быть подорвана злым духом? В “Метафизических размышлениях” Декарт пишет: “Есть некая сила, не

знаю, какая, но коварная и изощренная, использующая всё, чтобы обмануть меня. Но если она меня обманывает, нет никакого сомнения, что я существую; пусть обманывает меня, сколько хочет, - она никогда не сможет превратить меня в ничто до тех пор, пока я буду думать. Следовательно, обдумав и изучив всё с большим тщанием, необходимо заключить, что суждение “я есть, я существую” абсолютно верно всякий раз, когда я произношу его, а мой дух удостоверяет это”.

Знаменитое «cogito ergo sum» – я мыслю, следовательно, я есть, я существую - рождается, таким образом, из картезианского сомнения (это метод, направленный на управление разумом в познании) и в то же время становится одним из позитивных первооснований, первопринципов его философии.

Есть требование, которому должно удовлетворять знание, претендующее на достоверность: оно должно быть очевидным, т.е. достоверным непосредственно. Не без полемики со средневековой культурой Декарт требует положить в основу философского мышления именно принцип очевидности, или непосредственной достоверности, лишая, таким образом, всякого доверия другой источник, игравший наряду с разумом важную роль в течение более чем тысячелетия - предание, а тем самым и откровение, которое без исторического свидетельства лишается реальной почвы. Требование проверки всякого знания с помощью естественного света разума, тождественного, по Декарту, именно с принципом очевидности, предполагает отказ от всех суждений, когда-либо принятых на веру; обычай и пример - эти традиционные формы трансляции знания Декарт противопоставляет тому, что прошло критическую проверку на очевидность. Он глубоко убежден, что на истину "натолкнется скорее отдельный человек, чем целый народ", - классическая формулировка принципа субъективной достоверности, с которой начинается новая философия и новая наука.

«Я» означает просто «мыслящую вещь» (res cogitans), поясняет Декарт в «Размышлениях». В исходном положении декартовской философии – «я мыслю, следовательно, я существую» - бытие оказывается свойством мыслящей вещи; мышление логически предшествует бытию и является его основанием, а бытие – следствием мышления.

Декарт стремится выделить для исследования, обособить и отличить именно мышление. И, мышление ввиду фундаментальности возлагаемых на него функций трактуется у Декарта достаточно широко: "под словом мышление (cogitatio), разъясняет Декарт, я разумею все то, что происходит в нас таким образом, что мы воспринимаем его непосредственно сами собой; и поэтому не только понимать, желать, воображать, но также чувствовать означает здесь то же самое, что мыслить". Значит, мышление разумеется, в определенном аспекте отождествляется с пониманием, желанием, воображением, которые как бы становятся подвидами мысли. Предположим что, «cogito ergo sum», согласно Декарту, можно было бы выразить в разных формах: не только в собственной и исходной "я мыслю, следовательно, я есть, существую", но также, например, "я сомневаюсь, следовательно, я есть, существую".

По Декарту, деятельность cogitatio организована так, что всякий его акт имеет определенную логико-грамматическую форму: всякое представление протекает в форме «я представляю», всякое мышление – в форме «я мыслю», всякое побуждение – в форме «я хочу» . Мысль всегда есть «моя» («чья-то») мысль.

В этой оттдаляемости субъекта от предметных содержаний сознания устанавливается в новоевропейской философии наличная свобода субъекта, которая носит пока еще формальный характер. Я свободен хотя бы в том отношении, что могу сомневаться и процедурой сомнения устранять некую феноменальную данность «Я». По Декарту, я не могу сомневаться в том, что в феноменальном ряду наличествует некоторый субъект, представленный в самой логико-грамматической форме представления. Если кто-то в этом сомневается, то, по Декарту, этот кто-то просто еще не мыслит. Начав же мыслить (осознавая мыслимое), он уже не может усомниться в себе. Поэтому конкретный человек есть субъект лишь постольку, поскольку он удерживается в состоянии мыслепредставления и удерживает некоторое объективное содержание в форме «я представляю».

Здесь следует уточнить, что в историко- философской русскоязычной литературе закрепился перевод «cogito ergo sum» – я мыслю, следовательно, я существую. Надо, однако, учесть что буквально “sum” значит: “я есть”, или: “я есмь”. Это важно особенно для XX века, когда термины “существование”, “существую”, приобрели специфические оттенки, не вполне тождественные простому обозначению бытия, наличия Я (что и выражается словами “я есть, есмь”).

Что понимает Декарт под «мыслью”? В “Ответах” он утверждает: “Под термином “мысль” я понимаю всё то, что делает нас рассудительными; таковы все операции воли, разума, воображения и чувств. И я бы добавил “непосредственное”, чтобы исключить всё производное; так, например, осознанное движение имеет в качестве исходного пункта мысль, но само не есть мысль”. Поэтому, перед нами - истина без какого бы то ни было посредничества. Прозрачность “я” для себя самого, и, тем самым, мысль в действии, бегущая от любого сомнения, указывает, почему ясность - основное правило познания и почему фундаментальна интуиция (особая форма познавательной деятельности, характеризующаяся как способность непосредственного постижения истины). Моё бытие явлено моему “я” без какого-либо аргументирующего перехода. Хотя фигура “я мыслю, следовательно, я существую и сформулирована как силлогизм, это не суждение, а чистая интуиция. Это не сокращение вроде: “Всё, что мыслит, существует; я мыслю; следовательно, существую”. Просто в результате интуитивного акта я воспринимаю своё существование, поскольку оно осмысливается.

Декарт, пытаясь определить природу собственно существования, утверждает, что это - “res cogitans” (вещь мыслящая), мыслящая реальность, где нет зазора между мыслью и существованием. Мыслящая субстанция - мысль в действии, а мысль в действии - мыслящая реальность.

Тем самым Декарт достигает неоспоримого факта, что человек - это мыслящая реальность. Применение правил метода привело к открытию истины, которая, в свою очередь, подтверждает действенность этих правил, поскольку излишне доказывать: чтобы мыслить, нужно существовать. “Я решил, что можно взять за основу правило: всё, воспринимаемое ясно и отчётливо, одновременно истинно”. И всё же ясность и отчётливость как правила метода исследования - на чем основаны? Может, на бытии, конечном или бесконечном? На общих логических принципах, одновременно и онтологическом принципе непротиворечия или принципе тождества, как традиционная философия? - Видимо, нет. Данные правила обязаны своей определённостью нашему “я” как мыслящей реальности.

Отныне субъект познания должен будет не только метафизически обосновывать свои завоевания, но искать ясности и отчётливости, типичных для первой истины, явленной нашему разуму. Как наше существование в качестве res cogitans принимается не вызывающим сомнений лишь на основании ясности самосознания, так любая другая истина будет принята, если проявит эти признаки. Чтобы достичь их, нужно следовать по пути анализа, синтеза и контроля; и важно, что возведенное на этой основе не будет никогда подвергнуто сомнению.

Философия больше не наука о бытии, она становится, прежде всего, гносеологией. Рассмотренная в таком ракурсе, избранном Декартом, философия обретет в любом своем суждении ясность и четкость, не нуждаясь более в другой поддержке или иных гарантиях. Как определённость моего существования в качестве res cogitans нуждается лишь в ясности и отчётливости, так и любая другая истина не нуждается в иных гарантиях, кроме ясности и отчётливости, - как непосредственной (интуиция), так и производной (дедукция).

Испытательным инструментом нового знания, философского и научного, становится субъект, разум, сознание. Любой тип исследования должен лишь стремиться к максимальной ясности и отчётливости, по достижении которых оно не будет нуждаться в других подтверждениях. Человек устроен таким образом, что допускает только истины, которые отвечают этим требованиям. Во всех областях знания человек должен идти путем дедукций от ясных отчётливых и самоочевидных принципов.

Там, где эти принципы недоступны, необходимо предположить их-во имя порядка как в уме, так и реальности, - веруя в рациональность реального, иногда скрытую за второстепенными элементами или субъективными наслоениями, некритично спроецированными, помимо нас.

Декарт, использует выражение “я мыслю, следовательно, я существую” для того, чтобы подчеркнуть требования человеческой мысли, т. е. ясность и отчётливость, к которым должны стремиться другие виды знания, «мысль» Декарта обнаруживает человека и требования разума с его интеллектуальными завоеваниями, проблематизирует всё остальное, в том смысле, что после обретения истины собственного существования нужно обратиться к завоеванию отличной от нашего “я” реальности, постоянно стремясь при этом к ясности и отчётливости.

Итак, Декарт по правилам метода получает определённость cogito (мысль). Однако эта определённость не просто одна из многих истин. Это истина, которая, будучи постигнута, сама формирует правила, ведь она обнаруживает природу человеческого сознания как res cogitans. Всякая другая истина будет воспринята только в той мере, в какой приравнивается и сближается с этой предельной самоочевидностью. Увлеченный вначале ясностью и очевидностью математики, теперь Декарт подчеркивает, что математические науки представляют собой лишь один из многих секторов знания, опирающийся на метод, имеющий универсальное применение.

Отныне и впредь любое знание найдёт опору в этом методе не потому, что он обоснован математически, а потому, что метод обосновывает математику, как и любую другую науку. Носитель метода - это “bona mens” - человеческий разум, или тот здравый смысл, который есть у всех людей, нечто, по Декарту, наилучшим образом распределенное в мире. Что же такое этот здравый смысл? “Способность правильно оценивать и отличать истинное от ложного - это именно то, что называется здравым смыслом, или разумом, что естественным образом одинаково присуще всем”. Единство людей проявляется в хорошо направляемом, здоровом и развивающемся разуме. Об этом Декарт пишет ещё в своем юношеском сочинении “Правила для руководства ума”: “Все различные науки не что иное, как человеческая мудрость, которая всегда остается одной и той же, хотя и применяется к разным объектам, так же как не меняется солнечный свет, хотя он и освещает разные предметы”. Но большего внимания, нежели освещенные предметы - отдельные науки, - заслуживает солнцеразум, устремленный ввысь, поддерживаемый логикой и заставляющий уважать свои требования.

Единство наук свидетельствует о единстве разума, а единство мысли - о единстве метода.

На основании принципа "мыслю, следовательно, существую" Декарт развивает учение о субстанциях, без которого невозможным было бы применение его метода к познанию природы.

Лично я предлагаю начать осознание своего бытия не с мышления, а именно с восприятия, так как до восприятия мною ничего не может быть осознанно и бытие предмета или самого себя начинается именно с его воспринимаемости. Объект есть, поскольку он мною воспринимается. Я есть, поскольку я себя воспринимаю как объект. Именно воспринимаю, значит существую и будет той искомой аксиомой бытия.

Список литературы:

Соловьев В.С. Сочинения в 2 т. – М., Мысль, 1988. – Т.1. с.757-831.

А. Г. Тарасов «Ego cogito» как принцип философии Р. Декарта

2. Дайте характеристику философских понятий “причина” и “следствие”.

ПРИЧИНА - взаимодействие тел или элементов, вызывающее соответствующие изменения во взаимодействующих телах, элементах, сторонах или порождающее новое явление. Причины есть действия, порождающие другие действия, следствия - результат взаимодействия.

Понятие причины и следствия возникают на стыке принципов всеобщей связи и развития. С точки зрения принципа всеобщ связи причинность определяется как один

из видов связи, а именно как генетическая связь между явлениями, при которой одно явление при наличии определенных условий с необходимостью порождает другое.. С точки принципа развития причинность определяется так: всякое изменение и тем более развитие, т.е. изменение в сторону появления нового качества, имеет свою причинность и следствие. Причинные отношения присутствуют при люб процессе изменения.

Ограничение на примере принципа причинности накладываются принципом всеобщей вязи. К не имеющим причинно - следственных связей относятся такие виду связей как пространственно-временные коррелляции, функциональные зависимости, отношения симметрии... Однако любое явление имеет свои причины и следствия, не с одним так с другим.

Причина есть взаимодействие, следствие есть результат взаимодействия

Два типа.

1) ведущее к изменениям состояний и свойств уже существующих объектов --- вирусы; 2)порождающее новые объекты --- электрон позитрон рождают 2 фотона, критерии причинных отношений: 1) порождение или производство, субстанциональный характер причинной связи. Подтверждение в ОТО; 2) временная ассиметрия.

Причина предшествует следствию, см тоже ОТО. Процесс причинения необратим, в то же время факт постоянного предшествования по времени не есть критерий причинности (лето-осень). 3) необходимость, однозначность. Равные причины всегда порождают равные следствия, связь следствия с причиной не может быть случайной, а вот причины --- могут; 4) временная и пространственная непрерывность, смежность.

Одной из характер причинности является ее связь с категорией времени. Время -форма существования материи, в которой наиболее естественно реализуются причинно-следственные связи. До сих пор причинно-следственная связь взятая в аспекте врем понимается по разному. Одни считают, что причина всегда предшествует следствию. Какое-то время причина и следствие сосуществуют, а потом причина угасает а следствие превращается в новую величину.

Другие утверждают, что интервалы частично накладываются, третьи, что причина и следствие строго одновременны. Четвертые говорят, что бессмысленно говорить о причине, которая существует и значит действует, если ее следствие еще не вступило в сферу бытия. Разве может быть. недействующая причина?

Но понятие причина и следствие равно используются для характеристики одновременно протекающих событий, явлений примыкающих друг к другу во время, и явл, ля кот следствие зарождается в недрах причины. Иногда они разделены временным интервалом и связаны между собой через цепь пром звеньев. Следствие может иметь несколько причин, одни из кот являются необходимыми, другие - случайными.

Существенной чертой причинности является непрерывность ее действия пр-сл связей. Не может быть. ни первой причины ни последнего следствия.

Причинность нельзя рассматривать только как однонаправленное действие причина на следствие, т.к. она является внутренним содержанием связи и взаимодействия явлений. Следствие распространяет свое влияние не только вперед (как новая причина), но и назад, на произвол его причину, видоизменяя ее силы, особенно когда причинная связь не мгновенна, а протяженна. Это растянутое во врем взаимодействие причин и следствия называется принципом обратной связи. Он действует всюду, особенно в самоорганизованных системах., где происходит восприятие, хранение, переработка и использования информации. Без обратной связи немыслимы устойчивость, управление и поступательное движение системы.

Итак, все причинно-следственном процессы в мире вызваны не односторонним действием, а основывается по крайней мере на отношение между 2 взаимодействующими предметами, и в этом смысле причинность должна рассматриваться не просто как вид связи, а и как тип взаимодействия.

Существует несколько типов классификации причинно-следственных отношений, построенных по разным основаниям. Прежде всего это классификация по внутреннему содержанию процессов причинения. Внутреннего механического причинения связан с переносом материи, энергии и информации. В этом типе классификация причин выделяют материальные и идеальные, информационные и энергетические причины, которые тоже делятся на физические, химические, биологические, психологические, социальные причины.

По этому признаку различают причину и условие события. Причина - то, что предает свою силовую потенцию, т.е. веществво, энергию, информацию, а условие - совокупность обстоятельств причинного события.(не участвующих в переносе...) граница, отличающая причину от условия, весьма расплывчата. Условия оказывает влияние на следствие опосредовано, через причину. Причина есть возможность события, а условия превращают или не превращают ее в реальность.

2-й тип классификации строится на основе способов проявления причинной связи, который подразделяется на динамические (однозначные) и статистические (вероятностные). (Квант механика, информ взаимодействия)

Выделяются также причины общие, специфические и главные; объективные и субъективные, непосредственные и опосредованные; всеобщие, особенные и единичные. Причина общая --- совокупность всех факторов, что раньше называли причиной, кондициальная причина --- это условия. Есть еще реализаторская или пусковая причина. Специальная --- определяет главное качественное изменение, специфичность следствия. Кондициальные ---факторы, способствующие привлечению специфики в активное состояние, возможность превращения в действие. Им позволена вариабельность и заменяемость, а специально не разрешено. Реализаторская или поведенческий --- фактор, определяющий момент возникновения следствия при определенной совокупности условий.

«Я мыслю , следовательно , существую» совершенно...) НЕМЕЦКАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ (XVIII -XIX вв.) ... философия XIX века Многие философы объединяют этот этап философии ... смысл в суждениях среднего человека. Философия ...

Наталия Май,

г. Электросталь, Московская обл.

Мыслю, следовательно существую

эссе о творчестве Сергея Алхутова

Непросто начать разговор об авторе, с одной стороны, вполне отвечающем духу и даже моде нашего времени, а с другой - действительно самобытному. Ни восторженный пафос, который может только насмешить и оттолкнуть неглупых читателей и от автора и от критика, ни поучения свысока "как надо писать" в данном случае не нужны. Писатель не начинающий, он и сам разберется. Нужен лишь беспристрастный анализ. А это как раз и есть самое трудное.

Казалось бы, в XX - начале XXI века определенному типу творческой личности жить и творить особенно интересно. Это эпоха не только и не столько, на мой взгляд, романтизма, реализма или постмодернизма, сколько научных открытий во всех областях человеческих знаний. Гуманитарных, естественных. Эпоха пересмотра истории, повышенного интереса к древности, философии, теологии с позиции современной науки. Писателю и ученому в одном лице (Умберто Эко, Йену Пирсу) предоставляется возможность говорить о разных эпохах, интерпретировать те или иные исторические события, фантазировать. Огромному числу авторов классом ниже и не с таким фундаментальным образованием, пишущих для широкой публики (Дэн Браун), - возможность сочетать элементы боевика, триллера с фэнтези на религиозно-исторические темы. Первых - единицы, вторых - множество. Величины разного ранга пробуют свои силы в историческом романе, в жанре фэнтези, мистическом триллере и прочих популярных в наше время видах повествования.

Наследие XX - начала XXI века - религиозно-философские искания Достоевского, Розанова, Мережковского, Бердяева, достижения немецкой философской мысли дали своеобразные исторические плоды. Как плеяду крупных писателей-философов (таких как Айрис Мердок), так и коммерческих авторов "популярных философских романов", где потребности человека в самопознании себя и мира удовлетворяются на более простом уровне, где автор выступает в роли учителя и психоаналитика для масс, становясь поп-звездой философской литературы. Таким чтением увлекаются подростки всех стран. Настоящая философия - явление не массовое. "Воскресшие боги или Леонардо да Винчи" Мережковского, "Черного принца" Айрис Мердока или "Башню из черного дерева" Джона Фаулза каждый второй в электричке читать не будет, а Пауло Коэльо или Карлоса Кастаньеду - возможно. Я не хочу сказать о них ничего плохого, они занимают свою нишу, их творчество помогает многим понять себя. Такая литература тоже нужна.

Перейдя к предмету разговора, творчеству современного российского автора, я хочу сразу же сказать, что ответа на вопрос, к какой категории писателей он относится, я для себя не нашла. Ярлык не повесишь, разобраться достаточно сложно, тем более что, возможно, главные его достижения еще впереди. На Западе и в Латинской Америке такой автор не ощущал бы себя "белой вороной", там историко-философская тематика творчества востребована на книжном рынке, и еще вопрос, не больше ли, чем какая-либо иная, у нас - пока не очень. Для нас такие авторы нетипичны. И именно поэтому можно сделать вывод, что писатель действительно идет своим путем, а не коньюктурным. Это и чувствуется. К авторам коммерческим его отнести никак нельзя. По многим причинам. Для восприятия массовым читателем его творчество достаточно сложно, да и не только массовым. Отсутствуют такие признаки как сведенный к литературным штампам и банальностям язык, стандартные сюжетные ходы, желание привлечь внимание широкого круга читателей с помощью привлекательной жанровой смеси (авантюрный роман, детектив, love story), подсказать простой выход, указать тот или иной путь, понравиться аудитории, угодить. Автор на самом деле непрост для чтения и понимания. Собственно, сюжет - и не главное, чувства - не главное, главное - Мысль. Не в произведении в целом, а буквально в каждой фразе.

Сергей Алхутов от природы является достаточно редким типом мыслительной личности, таково и его творчество. Его больше всего увлекает мыслительный процесс. Крупные, мелкие произведения этого автора - это литература о мыслях. Не столько о людях, о мире, сколько о мыслях о людях, мыслях о мире, если так можно выразиться. Таких научных познаний по истории, религии, философии, как у Умберто Эко, уникального человека (возможно, больше ученого, чем литератора), у Сергея Алхутова нет. К слову, их и у меня нет, и у большинства живущих и творящих на нашей планете. Но его начитанность и осведомленность в этих областях знаний действительно впечатляют - произведения изобилуют как в общей концепции, так и в деталях тонкими намеками на библейские мотивы, религиозно-философские труды.

К примеру, роман "Царь и пес" - любопытное название. Царь - Александр Македонский (и Сиддхартха Гаутама), Пес - это, согласно авторской идее, кличка философа Диогена и не только, это то, к чему придет в результате другой важный герой романа, Сиддхартха:

"- Знаешь, брат, - сказал он, - я готов стать учеником мудреца. Мне, пожалуй, следует выбрать себе новое имя. Например, так - Сакьямуни.

Ананда прыснул в кулак.

Чему ты смеешься, брат? - удивился Сиддхартха.

Да тому, что только остатки твоей царской гордости подталкивают тебя назваться мудрецом. Я бы на твоем месте назвался Сакьяшуни". В слове пес (шуни - санскр.) здесь заложен глубокий смысл отречения от царской власти, самолюбия, тщеславия, суетности, всего бессмысленного и ненужного. Путь к Философии как к таковой.

"Закон и Пророки" - название пьесы от традиционного еврейского обозначения того, что христиане называют Ветхим заветом. Закон - это Пятикнижие (Тора), а Пророки - это, соответственно, книги пророков и то, что между ними (книги Царств, Псалтирь, Притчи Соломоновы и т.п.). Главный герой, Охотник ассоциируется с Законом, его гости, снова воскресшие Иисус, Мохаммед, Будда, - с Пророками.

Любопытные детали в коротком, на первый взгляд, юмористическом рассказе "Ленинизм", где рассказчик попадает в тайгу и узнает новую версию жизни и смерти Ленина от местного жителя, Михалыча, - автор по его собственному признанию частично воплощает "Теорию религии" Жоржа Батая. Михалыч берет у главного героя в жертву Ленину именно ту сумму, которую ему уже жалко (у Батая особенностям жертвы богу посвящена целая глава). А финал рассказа?

"Я не знаю, зачем я изложил все это на бумаге. Говорят, некто Эвгемер создал сочинение, в котором описывал найденные на неком острове Панхайя могилы Зевса, Крона, Аида. Кто помнит Эвгемера? - все знают Платона, Аристотеля, Эпикура.

Так вот, я - анти-Эвгемер, и меня тоже запомнят немногие, ненадолго. Но прошу вас, не произносите в тайге имя Ленин. Если вы последуете моему настоянию, задача этого текста будет выполнена".

Неожиданный, заставляющий увидеть все повествование в целом в совершенно другом свете - пусть как ироническую, но выстроенную во всех деталях философско-религиозную притчу.

Для меня любопытна была бы здесь параллель с Достоевским, одним из самых любимых моих писателей. Тоже писатель-философ, мыслитель, но в корне отличающийся от Алхутова. Это люди разного темперамента, склада ума. У Достоевского внутреннее горение достигало такой кипящей точки, что это выливалось в простые слова, мысли-чувства. Одно от другого нельзя отделить. Иной раз в монологах персонажей, в диалогах каждое слово "как сгусток крови исторгнуто", - писала я сама несколько лет назад в эссе, где речь шла о "Братьях Карамазовых". Да, его герои - носители той или иной философской идеи, но болеющие ею, одержимые. Бесстрастность Достоевскому не свойственна вообще. Спорят с другими, даже с самими собой - так спорят до хрипоты, доводя себя до исступления, до душевной болезни, до крайней черты.

У Сергея Алхутова - иначе. Спокойный пытливый ум, пытающийся докопаться до сути вещей, явлений. Играющий в интеллектуальные игры. Может, от этого созерцательного спокойствия, эмоциональной отстраненности и язык становится иным - более сложным для непосредственного восприятия, более извилистым, со множеством "лукавинок", словесных ловушек, игр?

"По бескрайней равнине разбросаны пятна. Иногда кажется, что это тени облаков, иногда же, напротив, оказывается, что это пятна залитых солнцем мест - тех мест, где в данный момент ничто не стоит между землей и солнцем. Мозаика света и тени подвижна, ибо как окна в облачности, так и облака на небе гонимы ветром, попутным восточным ветром. Окна в облачности... Лао Цзы говорил, что в доме прорубают окна, но использование дома зависит от пустоты в нем. И как только вспоминаешь, что являешься странником на этой земле, тут же начинаешь замечать, какая обширная пустота твоего вечного дома видна сквозь окна в облачности. Использование неба зависит от пустоты в нем... Знающие люди утверждают, что если из замкнутого пространства откачать воздух, то находящаяся в нем пустота будет засасывать все внутрь полости. Можно указать на пример попроще: если замкнутое пространство опустить в воду, пустота (а воздух по сравнению с водой, несомненно, есть таковая) засосет в полость воду. Конечно, мы говорим об относительно замкнутом пространстве. Если хочешь позволить действовать пустоте внутри тебя, надо иметь хотя бы мельчайшую брешь в собственной границе, причем желательно сверху. Природа не терпит пустоты? Хм, сомнительно. Скорее, пустота принимает природу. Всю природу такой, какая она есть. И если уж тобой была изыскана возможность открыть в себе пустоту, то все как есть будет принято и тобой", - слова не сложные, но мыслительный путь автора требует концентрации внимания на каждом словосочетании, возвращения назад, обдумывания снова и снова. Текст невозможно читать быстро, "глотать". Интересно, что и природа здесь фигурирует как самостоятельная движущая сила, чуть ли не Идея наряду с другими идеями, Героиня произведения.

Созерцательность - это качество и Умберто Эко, его язык сложнее, чем у того же Йена Пирса, который мне ближе (понятно, что судить об этом мы можем по русскоязычным переводам). Я думаю, что делается это не специально, все идет от особенностей психологии авторов. Есть разные типы мыслителей, и этим они интересны для изучения.

Любопытно как автор вводит фигуру Господа Бога в повествование романа "Царь и Пес" - плавно, без перехода, без акцента на важнейшем месте романа, от лица автора, который в этом произведении взял функцию Всевышнего на себя и спокойно обозначил это ближе к концу романа: "Ну давай, давай, спокойно улыбаюсь я. Пройдет пара с небольшим тысяч лет, и люди назовут это вытеснением в бессознательное. А тебе отпущено еще лет восемь на попытку забыть то, что ты наконец-то вспомнил - себя. Меня. Я еще раз спокойно улыбаюсь и принимаюсь снисходительно наблюдать, как человек, осознающий сейчас мое присутствие в себе, почти забытым движением отделяет от бороды прядь волос и накручивает ее на средний палец правой руки". Господь Бог здесь весьма ядовит, хотя добродушно спокоен. Мы видим, как меняется Александр Македонский, что это за сила, "которая начинала завладевать Александром". Проясняется и свобода, некоторое озорство, прихотливость фантазии автора в отношении не только героев, исторических событий, но и природы, которой как будто бы он управляет, беседуя одновременно и с читателями, и с самим собой: "Граница. Грань. Странная вещь. По сути, вещь, которой не существует. Игра ума, нуждающегося в понятиях, определениях, то есть в ограничениях. А впрочем, предел, в отличие от границы, не предполагает существования чего-то по другую его сторону". Ключевым словом мне кажется "игра". Это особенность авторского ума - бесконечно играющего, открывающего для самого себя с помощью игры новые смысловые оттенки во всем, что его хоть сколько-нибудь интересует. Фантасмагория в романе сродни булгаковской, думаю, что это близкие по духу авторы. Остроумие, особая энергетика в описаниях природных стихий и катаклизмов, полет фантазии - это роднит их.

Вот яркий пример такой интеллектуальной игры - рассказ "Мертвец и труп": "Знаешь, чем труп отличается от мертвеца? Я говорю: неа, не знаю. А он мне: а ты знаешь, почему "труп" в русском языке слово неодушевленное, а "мертвец" - одушевленное? Почему говорят: закопайте труп, и говорят: закопайте мертвеца? И почему не говорят: закопайте трупа, и не говорят: закопайте мертвец? Я: и почему? Он: вот, слушай.

Все это неспроста. Труп - это такая штука, у которой души нет вообще. Это вещь, понял? А мертвец может быть вполне себе одушевленным, и душа у него есть, никуда она не девается. Никто поэтому не говорит, что трупы людей по ночам пугают, а говорят, что людей по ночам пугают мертвецы. Труп ничего хотеть не может, а мертвецы чего-то хотят". Лингвистическая идея рассказа - противопоставить кажущиеся синонимами слова "мертвец" и "труп" вырастает в философскую, поданную автором легко, иронически:

"Мертвецы - они по жизни всегда хотят одного и того же. То есть, может и разного, в смысле, много чего, но если уж хотят, то все время хотят. Почему так? Да потому, что никак не могут это сделать, поэтому успокоиться не могут. Небось, слышал истории про привидений? Те и есть настоящие мертвецы: тоже все время чего-то хотят и успокоиться не могут, потому что никак не могут это получить. Или вот, скажем, сексуальные маньяки - натурально, мертвецы. Если бы они хотели трахнуться, они бы трахнулись и успокоились, а так нет же - трахнулись и еще хотят, и хотят, и хотят. Натурально, мертвецы и есть. Или еще эти, которые положения в обществе хотят. Карьеристы. Тоже мертвецы. Властолюбцы - тоже мертвецы. Жрут они, что ли, эту власть? - как проваливается сквозь них. Да, в общем, любой живой по сути своей немножко мертвец - хотя бы потому, что хочет поесть, поест и снова хочет. Вот, кстати, с дыханием - это не совсем то, нельзя сказать, что человек хочет дышать - он просто дышит, и все. В общем, безо всякого желания. Типа не застревает на этом, что ли. Кстати, если человек просто ест, так просто, без особого голодняка, то он вроде как в этом смысле не мертвец. Если, в смысле, не застревает он на пище этой. А вообще, говорит, не знаю, может, есть и дыхательные маньяки, которые все время дышать хотят. Не встречал. Наверное, прикольно".

Это произведение - из наиболее ясных по смыслу, как и рассказ "Ленинизм", у него все шансы стать популярным, любимым широким кругом читателей.

Сложнее для понимания пьеса "Закон и Пророки", где в драматургической форме автор повествует об идейно-философском, моральном тупике современного мира - о том, что он является закономерным наследием истории:

"Охотник: Ты видел Бога, Мохаммед видел Бога, может, даже Будда видел Бога. Не видели, так слышали или чувствовали. Но я видел кое-что другое. Я видел, как тысячи людей убивают друг друга. Убивают за символ веры. Твоей веры, веры Мохаммеда. За Будду только не видел, чтобы убивали, но армии у буддистов есть. И я еще не знаю, что было в том же Тибете в средние века. И вы сейчас вели себя в точности как они.

Иисус: Бог ведет одного человека - этот человек ведет за собой тысячи.

Охотник: В том-то и дело. Бог ведет одного, другого, третьего, десятого... Но людей миллионы, вы не представляете, их семь миллиардов, даже больше. И они живут по другим законам".

С особой силой звучат последние реплики Охотника:

"Охотник: Потому что я так говорю. Вас тут трое, со мной четверо. Все воскресли в одном месте. Зачем? Почему? Что, вас будут судить отдельно ото всех? С вами хоть можно как-то поладить, с вами хоть познакомиться можно. Но вас мало.

Иисус: Как-то сумбурно, ничего не понятно.

Охотник: Я и сам не понимаю. Но я знаю: где соберутся десятеро, там я не могу по-настоящему знать каждого. Где соберутся две сотни, там каждый не может по-настоящему знать меня. Зато две сотни отлично могут идти всей толпой туда, куда им укажут. А они собираются в толпы. Они хотят стать одинаковыми. Человек - существо коллективное, именно поэтому он не может быть един с миром. Поэтому его нельзя судить отдельно от стада. Понимаете? Жило бы в мире двести человек - проблем было бы меньше, а десять - может, вообще никаких проблем. А так... так и живем десятками и сотнями. Сотня против сотни. Миллиард - не наше число. Да, миллиард - не наше число".

Но созерцательная отстраненность и здесь уводит читателей в лабиринты интеллектуальных головоломок, эмоции автора ощущаются в меньшей степени, чем работа ума. Это придает пьесе своеобразие, роднит ее с философскими беседами древних ученых, "Диалогами" Платона, но делает ее очень сложной для постановки из-за спокойной атмосферы на предполагаемой сцене, отсутствия эмоциональных конфликтов, драматического противостояния, ощущения напряжения в отношениях персонажей. Хотя по-настоящему одаренные, опытные актеры могут его создать, наэлектризовать атмосферу, но от них потребуется особое интеллектуальное напряжение, чтобы вникнуть во все смысловые нюансы, а их здесь много.

Любопытно обратиться к писателю, в чем-то близкому Алхутову, мыслителю, философу, человеку уникальной эрудиции - Дмитрию Мережковскому. В романе о Леонардо да Винчи он затрагивает множество тем, связанных с верой, ощущением Божественного. Вот мысли Леонардо уже на пороге перехода в мир иной: "Ему всегда казалось, что последнее, может быть, недоступное людям, знание и последняя, столь же недоступная, вера привели бы разными путями к одному - к слиянию внутренней и внешней необходимости, воли человека и воли Бога. Кто с истинною верою скажет горе: подымись и ввергнись в море, - тот уже знает, что не может не быть по слову его; для того уже сверхъестественное - естественно. Но уязвляющее жало этих слов не заключалось ли в том, что веру, хотя бы с горчичное зерно, иметь труднее, чем сказать горе: подымись и ввергнись в море?" Вряд ли цитата нуждается в комментариях. Эта литература всегда была на любителя - творцов-мыслителей в чистом виде рождается не так уж и много, больше людей эмоционального или смешанного склада (но все же с доминированием эмоций). Но одно можно точно сказать: выбранный путь требует от автора создавать ситуации, характеры, быть творцом в какой-то мере больше, чем те, кто выбрал другой путь - описание окружающей действительности (свое "я" под видом других персонажей, события из своей жизни и жизни своих знакомых, слегка видоизмененные).

Соответственно особенностям своего дарования автор выбирает органичные для себя жанры: философские притчи (крупные и более миниатюрные формы от рассказов, сказок - до афоризмов), литературоведческие статьи, особенностью которых является сопоставление литературы с естественными науками (биологией), неожиданные выводы и параллели, особый интерес собственно к языку, игре слов, игре смыслов.

Вот характерная цитата из серии сказок-притч "Лето-зима" про мудреца Евлампия Изборского и его учеников:

"Евлампий сказал:

Я не сделал за свою жизнь ни одного истинно великого дела.

Ученики спросили:

Отчего так?

Евлампий ответил:

Оттого, что я мастер. Если я мастер, значит, я еще есть, и не расцвел на грядке моего "я" Господь Бог. Увы мне!

Говорят, Евлампий Изборский один раз все же плакал. Это было, когда он рассказывал ученикам своим нечто о том, как действует на человека луковица. Но луковицы под рукой не оказалось".

Обыгрывание той же идеи из романа "Царь и Пес" о вытеснении своего "я" божественным присутствием. Учитель, который, по собственному признанию, был недостаточно чист душой, чтобы плакать, проливает слезы, вспоминая о луковице, - тоже характерное юмористическое "приземление" высокой мысли.

Вообще тема учителя и ученика, обучения мудрости - едва ли не центральная в творчестве писателя (интересно в этой связи, что его первая профессия - педагог). Но обучение это - своего рода игра, достаточно тонкая, легкая, многокрасочная, многозначная, напрочь лишенная назидательности. С самоиронией. Вот иллюстрация к сказанному:

"Евлампий с учениками наблюдали за одним пустынником. Они слышали, как тот говорит языками звериными и птичьими, видели, как белки приносят ему орехи, а пчелы мед.

Евлампий сказал ученикам:

Белки и пчелы говорят мне, что это Божий человек, и что сила его велика. Подойдем поближе.

Они подошли, и пустынник стал учить их мудрости.

Когда Евлампий покинул пустынь, он сказал ученикам:

Увы, какая узость! С людьми он может быть только учителем. Он думает, нам нечего ему принести".

Отсутствие негативной энергии у персонажей, явное преобладание шутливой уравновешенности в произведениях бросается в глаза даже тогда, когда автора намеренно хочет достичь иной цели. Так, в рассказе "Мертвец и труп" главный герой, от лица которого ведется повествование, произносит много ругательных слов и жалуется на все человечество сразу, но почему-то ощущение агрессии у меня лично не возникает. Кажется, что и за этим кажущимся негативом стоит покой.

Вот, пожалуйста: "Уроды, блин, козлы, сука, им как лучше хочешь, а им пофиг. Ну, хочешь как лучше, как лучше хочешь, чтобы все было по-людски. А только никому это не надо, живут все хрен знает как и не понимают, что жить надо по-людски, а им хочешь как лучше, а им это не надо, ну и пусть тогда тупо жрут свое говно. Может, нажрутся, тогда допрет, что можно по-людски, что вообще жизнь бывает очень даже хорошей, когда им надоест свое говно жрать. А только невмоготу уже терпеть, что все такие уроды и ни хрена не понимают, что можно по-людски, совсем невмоготу, вот здесь уже стоит" . Может быть, это мое субъективное восприятие? Вроде формально все сделано для того, чтобы негатив ощущался. Даже слишком усердно. Но это уже - театр, литературное актерство, игра несвойственной себе роли, разным писателям это удается по-разному, и не всем это действительно интересно.

Но отсутствие, скажем так, взрывного темперамента и повышенной эмоциональности у героев не означает отсутствия энергетики в тексте. Она есть, особенно, на мой взгляд, даже не в авторской речи, не в процессе размышления, а в описаниях природы. Для меня это самые энергетически заряженные куски текста. Вот, например, начало романа "Царь и Пес":

"Афины залиты солнцем по самую щиколотку, а зной течет сверху еще и еще. Босой ногой на камень уже так просто не наступишь - лучше уж сейчас ходить в сандалиях. В такую погоду, пожалуй, запросто можно отправляться на войну без шлема, так как перегретая голова по свойствам вполне его заменяет - тяжелая, горячая, звонкая и пустая. Одним словом, бронза. Даже глаза изменяют своему обыкновению: они втягивают свои тонкие невидимые щупальца, с помощью которых, как говорят иные философы, и происходит зрение, и начинают непосредственно ощущать весь жар и всю тяжесть солнца. О, Гелиос! Скоро весь мир закипит - конечно, если главным из четырех его элементов является вода.

Да уж, водицы бы ключевой! Листья олив и смоковниц кое-где начинают желтеть - деревьям тоже не хватает живительной влаги. Если их вдруг касается мимолетный ветерок, то они шелестят настолько отстраненно, что даже Платону со своими рассуждениями было бы до них далеко. Если бы только Платон мог шелестеть... Говорят, далеко-далеко в сторону восхода солнца (о, как оно печет, совсем допекло!) есть великие пески, и в них растут деревья... тамошние называют их "саксаул". То еще название, все равно, что ящерицу назвать грохочущей травой. Вот на что, пожалуй, должна быть похожа платонова силлогистика! Кстати, говорят еще, что в тамошнем песке летним днем можно запечь яйцо быстрее, чем на огне. Значит, у нас тут еще не так уж плохо".

Очень интересный, легко и увлекательно написанный очерк "Висящие ни на чем" о промышленном альпинизме (второй профессии Сергея Алхутова) достаточно много говорит об авторе:

"Вы в большом городе. Идете по улицам. Поднимите взгляд - рано или поздно он обязательно остановится на человеке, будто приклеенном к стене дома и едва ли не теряющемся в голубизне неба. Кто он, висящий ни на чем? Как умудряется не падать? Что делает там? Зачем и почему он там находится?

Попробую ответить на эти вопросы. Ведь этим человеком вполне мог оказаться я.

Мое начало

В детстве я занимался детским туризмом - "настоящие", взрослые спортивные туристы в те времена не считали подростков, идущих в горы или сплавляющихся по рекам, за своих. Подрастая, я начинал это чувствовать, а поступив в пединститут, с походами вскоре завязал.

Но опыт остался.

Началась перестройка, окончилась учеба - при такой комбинации работа по специальности могла дать мало что, кроме некоторого морального удовлетворения.

Когда оно оказалось не в состоянии удерживать меня на работе, позвонил очень кстати старый товарищ и попросил помочь выполнить заказ: "Больше некому, все разъехались". И я поехал помогать.

Заказ тот был такого рода, что сегодня я справился бы с ним в одиночку за полчаса. Нам предстояло натянуть виниловый плакат на магистральный рекламный щит размером 3х6м. Нас было трое, у нас были обвязки, веревки и железки, более-менее знакомые мне по детскому туризму, молотки и гвозди, а также табуретка для работы с тем участком щита, до которого можно было с нее достать. Мы трудились около четырех часов.

"Не ожидал, что учитель умеет работать", - сказал старый товарищ и выдал мне деньги в размере трети месячной зарплаты.

И я остался в промышленном альпинизме".

Впервые рассказ об этой мало известной широкой публике, редкой и очень интересной профессии был опубликован в журнале "Турне" (№6) в Хабаровске в 2005 году.

Нельзя не затронуть отдельно литературоведческую деятельность Сергея Алхутова. Она своеобразна, порой достаточно спорна, но интересна. Его статьи "Литературная макроэволюция и литературный фенотип" и "Опыт о смысле" проливают свет как на собственно литературные процессы, так и на склад ума автора, характерные черты его личности. Как человек, получивший образование в области естественных наук (биолог), при этом одаренный чувством слова, он ждет от литературоведения той же безукоризненной точности в значении каждого слова, термина и готов уточнять все нюансы до бесконечности, расчленять все понятия на отдельные составляющие - атомы. Или это тоже своего рода интеллектуальная игра, развлечение для ума? Но оно дает свои плоды. Вот цитата из статьи "Опыт о смысле":

"На еще более любопытные размышления наталкивают примеры оборотов речи с соблюдением и нарушением выборочных ограничений. "Смысл жизни" говорить можно, а "значение жизни" - не принято; "размер имеет значение" - широко известный и легко понятный рекламный слоган, а "размер имеет смысл" - нечто семантически запретное. Анализируя эти и подобные им примеры, поневоле склоняешься к предположению, что значение - нечто, подлежащее измерению, а смысл - нет.

Другой расхожий синоним слова "смысл" - "суть". Обнаруженные нами в последних примерах выборочные ограничения не позволяют отличить суть от смысла: оборот "суть жизни" точно так же допустим, а "размер имеет суть" - точно так же недопустим, как и соответствующие обороты со словом "смысл".

Однако есть словосочетания, в которых слова "смысл" и "суть" не синонимичны. Так, вопрос: "в чем суть поисково-спасательных работ?" отсылает к описанию процедуры, а вопрос: "в чем смысл поисково-спасательных работ?" - к обозначению цели, результата. Точно так же, по отношению к сложно устроенным вещам слово "суть" означает их структуру, а "смысл" - назначение, функцию. Суть вертолета в том, что это летательная машина с винтом над фюзелляжем, а смысл его - в том, чтобы совершать полеты в условиях минимальной взлетно-посадочной площадки и с возможностью зависать на одном месте".

Что мне кажется показательным - природная любовь (или бесконечный интерес?) автора к языку, слову. А это - главное для писателя, тем более для писателя-мыслителя, ищущего новые смыслы, оттенки, значения тех самых слов, из которых слагается Мысль.