небольших карих глазах искрилась по временам веселость - именно веселость, а не насмешливость; но вообще взгляд их казался усталым. Длинный, заостренный нос придавал физиономии Гоголя нечто хитрое, лисье; невыгодное впечатление производили также его одутловатые, мягкие губы под остриженными усами; в их неопределенных очертаниях выражались - так по крайней мере мне показалось - темные стороны его характера: когда он говорил, они неприятно раскрывались и выказывали ряд нехороших зубов; маленький подбородок уходил в широкий бархатный черный галстух. В осанке Гоголя, в его телодвижениях было что-то не профессорское, а учительское - что-то напоминавшее преподавателей в провинциальных институтах и гимназиях. «Какое ты умное, и странное, и больное существо!» - невольно думалось, глядя на него. Помнится, мы с Михаилом Семеновичем и ехали к нему как к необыкновенному, гениальному человеку, у которого что-то тронулось в голове... вся Москва была о нем такого мнения. Михаил Семенович предупредил меня, что с ним не следует говорить о продолжении «Мертвых душ», об этой второй части, над которою он так долго и так упорно трудился и которую он, как известно, сжег перед смертию; что он этого разговора не любит. О «Переписке с друзьями» я сам не упомянул бы, так как ничего не мог сказать о ней хорошего. Впрочем, я и не готовился ни к какой беседе - а просто жаждал видеться с человеком, творения которого я чуть не знал наизусть. Нынешним молодым людям даже трудно растолковать обаяние, окружавшее тогда его имя; теперь же и нет никого, на ком могло бы сосредоточиться общее внимание.

Щепкин заранее объявил мне, что Гоголь не словоохотлив; на деле вышло иначе. Гоголь говорил много с оживлением, размеренно отталкивая и отчеканивая каждое слово, - что не только не казалось неестественным, но, напротив, придавало его речи какую-то приятную вескость и впечатлительность. Он говорил на о́, других для русского слуха менее любезных особенностей малороссийского говора я не заметил. Всё выходило ладно, складно, вкусно и метко. Впечатление усталости, болезненного, нервического беспокойства, которое он сперва произвел на меня, - исчезло. Он говорил о

значении литературы, о призвании писателя, о том, как следует относиться к собственным произведениям; высказал несколько тонких и верных замечаний о самом процессе работы, о самой, если можно так выразиться, физиологии сочинительства; и всё это - языком образным, оригинальным - и, сколько я мог заметить, нимало не подготовленным заранее, как это сплошь да рядом бывает у «знаменитостей». Только когда он завел речь о цензуре, чуть не возвеличивая, чуть не одобряя ее как средство развивать в писателе сноровку, умение защищать свое детище, терпение и множество других христианских и светских добродетелей, - только тогда мне показалось, что он черпает из готового арсенала. Притом доказывать таким образом необходимость цензуры - не значило ли рекомендовать и почти похваливать хитрость и лукавство рабства? Я могу еще допустить стих итальянского поэта: «Si, servi siam; ma servi ognor frementi» *; но самодовольное смирение и плутовство рабства... нет! лучше не говорить об этом. В подобных измышлениях и рассудительствах Гоголя слишком явно выказывалось влияние тех особ высшего полета, которым посвящена бо́льшая часть «Переписки» ; оттуда шел этот затхлый и пресный дух. Вообще я скоро почувствовал, что между миросозерцанием Гоголя и моим - лежала целая бездна. Не одно и то же мы ненавидели, не одно любили; но в ту минуту - в моих глазах всё это не имело важности. Великий поэт, великий художник был передо мною, и я глядел на него, слушал его с благоговением, даже когда не соглашался с ним.

Гоголь, вероятно, знал мои отношения к Белинскому, к Искандеру; о первом из них, об его письме к нему - он не заикнулся: это имя обожгло бы его губы. Но в то время только что появилась - в одном . Гоголь сам заговорил об этой статье. Из его писем, напечатанных после его смерти (о, какую услугу оказал бы ему издатель, если б выкинул из них целые две трети или по крайней мере все те, которые писаны к светским дамам... более противной смеси гордыни и подыскивания, ханжества и

* Мы рабы... да; но рабы, вечно негодующие.

тщеславия, пророческого и прихлебательского тона - в литературе не существует!), - из писем Гоголя мы знаем, какою неизлечимой раной залегло в его сердце полное фиаско его «Переписки» - это фиаско, в котором нельзя не приветствовать одно из немногих утешительных проявлений тогдашнего общественного мнения. И мы с покойным М. С. Щепкиным были свидетелями - в день нашего посещения, - до какой степени эта рана наболела. Гоголь начал уверять нас - внезапно изменившимся, торопливым голосом, - что не может понять, почему в прежних его сочинениях некоторые люди находят какую-то оппозицию, что-то такое, чему он изменил впоследствии; что он всегда придерживался одних и тех же религиозных и охранительных начал - и, в доказательство того, готов нам указать на некоторые места в одной своей, уже давно напечатанной, книге... Промолвив эти слова, Гоголь с почти юношеской живостью вскочил с дивана и побежал в соседнюю комнату. Михаил Семеныч только брови возвел горе́ - и указательный палец поднял... «Никогда таким его не видал», - шепнул он мне...

Гоголь вернулся с томом «Арабесок» в руках и начал читать на выдержку некоторые места одной из тех детски напыщенных и утомительно-пустых статей, которыми наполнен этот сборник. Помнится, речь шла о необходимости строгого порядка, безусловного повиновения властям и т. п. «Вот видите, - твердил Гоголь, - я и прежде всегда то же думал, точно такие же высказывал убеждения, как и теперь!.. С какой же стати упрекать меня в измене, в отступничестве... Меня?» - И это говорил автор «Ревизора», одной из самых отрицательных комедий, какие когда-либо являлись на сцене! Мы с Щепкиным молчали. Гоголь бросил наконец книгу на стол и снова заговорил об искусстве, о театре; объявил, что остался недоволен игрою актеров в «Ревизоре», что они «тон потеряли» и что он готов им прочесть всю пиесу с начала до конца. Щепкин ухватился за это слово и тут же уладил, где и когда читать. Какая-то старая барыня приехала к Гоголю; она привезла ему просфору с вынутой частицей. Мы удалились.

не говорю: je regrette, mais je comprends qu’on ait dû sévir. <я сожалею, но я понимаю, что следовало строго наказать (франц.) >

только глаза его изредка двигались под нависшими бровями . Нельзя было понять: что́ он, слушает ли и на ус себе мотает, или просто так сидит и «существует»? Ни сонливости, ни внимания на этом обширном, прямо русском лице - а только ума палата, да заматерелая лень, да по временам что-то лукавое словно хочет выступить наружу и не может - или не хочет - пробиться сквозь весь этот старческий жир... Хозяин, наконец, попросил его пожаловать к ужину. «Поросенок под хреном для вас приготовлен, Иван Андреич», - заметил он хлопотливо и как бы исполняя неизбежный долг. Крылов посмотрел на него не то приветливо, не то насмешливо... «Так-таки непременно поросенок?» - казалось, внутренне промолвил он - грузно встал и, грузно шаркая ногами, пошел занять свое место за столом.

Лермонтова я тоже видел всего два раза: в доме одной знатной петербургской дамы, княгини Ш...ой , и несколько дней спустя, на маскараде в Благородном собрании под новый, 1840 год . У княгини Ш...ой я, весьма редкий и непривычный посетитель светских вечеров, лишь издали, из уголка, куда я забился, наблюдал за быстро вошедшим в славу поэтом. Он поместился на низком табурете перед диваном, на котором, одетая в черное платье, сидела одна из тогдашних столичных красавиц, белокурая графиня М. П. - рано погибшее, действительно прелестное создание. На Лермонтове был мундир лейб-гвардии гусарского полка; он не снял ни сабли, ни перчаток - и, сгорбившись и насупившись, угрюмо посматривал на графиню. Она мало с ним разговаривала и чаще обращалась к сидевшему рядом с ним графу Ш...у , тоже гусару. В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий. Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине.

Слова: «Глаза его не смеялись, когда он смеялся» * и т. д. - действительно, применялись к нему. Помнится, граф Ш. и его собеседница внезапно засмеялись чему-то и смеялись долго; Лермонтов также засмеялся, но в то же время с каким-то обидным удивлением оглядывал их обоих. Несмотря на это, мне все-таки казалось, что и графа Ш...а он любил как товарища, и к графине питал-чувство дружелюбное. Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, напустил на себя известного рода байроновский жанр, с примесью других, еще худших капризов и чудачеств. И дорого же он поплатился за них! Внутренно Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба. На бале Дворянского собрания ему не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества. Быть может, ему приходили в голову те стихи:

Скажу кстати два слова еще об одном умершем литераторе, хотя он и принадлежит к «diis minorum gentium» 1 и уже никак не может стать наряду с поименованными выше, - а именно о М. Н. Загоскине. Он был коротким приятелем моего отца и в тридцатых годах, во время нашего пребывания в Москве, почти ежедневно посещал наш дом. Его «Юрий Милославский» был первым сильным литературным впечатлением моей жизни. Я находился в пансионе некоего г. Вейденгаммера, когда появился знаменитый роман ; учитель русского языка - он же и классный надзиратель - рассказал в часы рекреаций моим товарищам и мне его содержание. С каким пожирающим вниманием мы слушали похождения Кирши, слуги Милославского, Алексея,

* «Герой нашего времени», стр. 280. Сочинения Лермонтова, изд. 1860 г.

1 младшим богам (лат.).

разбойника Омляша! Но странное дело! «Юрий Милославский» казался мне чудом совершенства, а на автора его, на М. Н. Загоскина, я взирал довольно равнодушно. За объяснением этого факта ходить недалеко: впечатление, производимое Михаилом Николаевичем, не только не могло усилить те чувства поклонения и восторга, которые возбуждал его роман, но напротив - оно должно было ослабить их. В Загоскине не проявлялось ничего величественного, ничего фатального, ничего такого, что действует на юное воображение; говоря правду, он был даже довольно комичен, а редкое его добродушие не могло быть надлежащим образом оценено мною: это качество не имеет значения в глазах легкомысленной молодежи. Самая фигура Загоскина, его странная, словно сплюснутая голова, четырехугольное лицо, выпученные глаза под вечными очками, близорукий и тупой взгляд, необычайные движения бровей, губ, носа, когда он удивлялся или даже просто говорил, внезапные восклицания, взмахи рук, глубокая впадина, разделявшая надвое его короткий подбородок, - всё в нем мне казалось чудаковатым, неуклюжим, забавным. К тому же за ним водились три, тоже довольно комические , слабости: он воображал себя необыкновенным силачом; * он был уверен, что никакая женщина не в состоянии устоять перед ним; и, наконец (и это в таком рьяном патриоте было особенно удивительно), он питал несчастную слабость к французскому языку, который коверкал без милости, беспрестанно смешивая числа и роды, так что даже получил в нашем доме прозвище: «Monsieur I’article». Со всем тем нельзя было не любить Михаила Николаевича за его золотое сердце, за ту безыскусственную откровенность нрава, которая поражает в его сочинениях.

Последнее мое свидание с ним было печально. Я навестил его много лет спустя - в Москве, незадолго

* Легенда о его силе проникла даже за границу. На одном публичном чтении в Германии я, к удивлению моему, услыхал балладу, в которой описывалось, как в столицу Московии прибыл геркулес Раппо и, давая представления на театре, всех вызывал и всех побеждал; как внезапно, среди зрителей, не вытерпев посрамления соотечественников, поднялся der russische Dichter; stehet auf der Zagoskin! 1 (с ударением на кин) - как он сразился с Раппо и, победив его, удалился скромно и с достоинством.

1 русский писатель; встает Загоскин! (нем.).

перед его смертью. Он уже не выходил из своего кабинета и жаловался на постоянную боль и ломоту во всех членах. Он не похудел, но мертвенная бледность покрывала его всё еще полные щеки, придавая им тем более унылый вид. Взмахи бровей и таращение глаз остались те же; невольный комизм этих движений только усугублял чувство жалости, которую возбуждала вся фигура бедного сочинителя, явно клонившаяся к разрушению. Я заговорил с ним об его литературной деятельности, о том, что в петербургских кружках снова стали ценить его заслуги, отдавать ему справедливость; упомянул о значении «Юрия Милославского» как народной книги... Лицо Михаила Николаевича оживилось. «Ну, спасибо, спасибо, - сказал он мне, - а я уже думал, что я забыт, что нынешняя молодежь в грязь меня втоптала и бревном меня накрыла». (Со мной Михаил Николаевич не говорил по-французски, а в русском разговоре он любил употреблять выражения энергические.) «Спасибо», - повторил он, не без волнения и с чувством пожав мне руку, точно я был причиною того, что его не забыли. Помнится, довольно горькие мысли о так называемой литературной известности пришли мне в голову тогда. Внутренне я почти упрекнул Загоскина в малодушии. Чему, думал я, радуется человек? Но отчего же было ему и не радоваться? Он услыхал от меня, что не совсем умер... а ведь горше смерти для человека нет ничего. Иная литературная известность может, пожалуй, дожить до того, что и этой ничтожной радости не узнает. За периодом легкомысленных восхвалений последует период столь же мало осмысленной брани, а там - безмолвное забвение... Да и кто из нас имеет право не быть забытым - право отягощать своим именем память потомков, у которых свои нужды, свои заботы, свои стремления?

А все-таки я рад, что я, совершенно случайно, доставил доброму Михаилу Николаевичу, перед концом его жизни, хотя мгновенное удовольствие.

И.С. Тургенев. Гоголь (Жуковский, Крылов, Лермонтов, Загоскин) // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. М.: Наука, 1982. Т. 11. С. 57-74.

М. Н. Загоскин и «загоскинское» в комедии Гоголя «Ревизор»

Гоголь и М. Н. Загоскин познакомились в Москве в 1832 г. Загоскин к тому времени — известный комедиограф, автор первого русского исторического романа «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829) и бывшего тогда литературной новинкой — наряду с «Вечерами» — романа «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831), директор московских театров, камергер и академик. Это человек увлекающийся, несколько наивный, искренне религиозный и благонамеренный, простодушно- рассеянный, этакий московский чудак — любитель изящного. Вместе с тем, по отзывам знавших его, это чудачество сочеталось с некоторыми «фамусовскими» чертами: барской вспыльчивостью, тщеславием, хвастливостью, некомпетентностью, нетерпимостью ко взглядам вольнодумных «скептиков, европейцев, либералов». В отличие от Гоголя, Загоскин начал творческую деятельность сравнительно поздно, в 26 лет, и молодость уже знаменитого Пасичника, который был младше на 20 лет, наверное, вызывала у него несколько завистливое уважение. Впрочем, при встрече должны были обнаружиться и общность увлечений театром, историей, фольклором, и определенное сходство биографий: оба они, приехав из провинции (Загоскин — в 13 лет!), прошли «школу» петербургских канцелярий, оба после довольно скромной чиновничьей карьеры обрели успех на творческом поприще.

Со своей стороны Гоголь видел в Загоскине не только автора популярных у русского читателя и зрителя произведений, писателя, за которым сам Пушкин и его круг признавали дарование — естественное, простодушное, хотя считавшееся сродни «глупости». Важно, что директор московских театров мог реально содействовать постановке пьесы. И здесь обнаруживается одно любопытное обстоятельство.

Именно после московских встреч, в том числе — с Загоскиным, Гоголь работает над своей первой комедией: «Она, когда я был в Москве, в дороге... не выходила из головы моей...» — пишет он М. Погодину 20 февраля 1833 г. и москвичам же сообщает о своей неудаче . Однако трудно сказать, насколько главный герой- честолюбец в этой незаконченной комедии «Владимир 3-й степени» напоминал, по догадкам исследователей, тщеславного Загоскина или героев его комедий: просто у Гоголя могли в какой-то мере совместиться впечатления от личности автора, его пьес и устных рассказов. Вероятно, все-таки определенное сходство было.

Примечательно, что после встреч в Москве летом 1835 г. — в том числе и с Загоскиным — Гоголь работает над исторической драмой «Альфред», хлопочет о постановке комедии «Женитьба» и, наконец, создает комедию «Ревизор», чья творческая история свидетельствует о некой безусловной уверенности автора в незамедлительной постановке. Конечно, Гоголь мог рассчитывать на поддержку пушкинского круга, помощь В. А. Жуковского (как потом и было), «министерские» знакомства и собственную известность, но, по существу, театральные связи были у него только в Москве. Поэтому нельзя исключить, что существовал «запасной» вариант постановки, в какой-то мере рассчитанный на извечное соперничество двух столиц, так как, едва закончив черновую редакцию комедии, автор решил «убедительно просить о всяком... вспомоществовании» у Загоскина .

Перед тем, как «Ревизор» был поставлен М. Щепкиным в Москве, Гоголь по этому поводу официально обратился к Загоскину, ранее поставив его в известность через Аксаковых, М. Погодина и М. Щепкина. И — несмотря на противоречивые, опасные слухи о петербургской премьере и печатные обвинения автора в клевете на русскую жизнь — Загоскин помог, хотя, по-видимому, уже тогда неоднозначно оценивал комедию. Это выяснилось позднее, при московской постановке «Женитьбы» и «Ревизора» в редакции 1842 г. Так, в начале февраля 1843 г. Сергей Тимофеевич Аксаков сообщал Гоголю в Рим: «Загоскин... особенно взбесился за эпиграф к „Ревизору“ (как известно, это пословица „На зеркало неча пенять, коли рожа крива“. — В. Д.). С пеной у рта кричит: „Да где же у меня рожа крива?“ Это не выдумка» . Гоголь использовал этот анекдот для характеристики Семена Семенча — одного из персонажей «Развязки Ревизора» 1846 г., но особенно беспокоился, чтобы, избави Бог, у героя не нашли и следа внешнего сходства с Загоскиным , который c 1839 г. был почетным гостем на всех московских «именинных обедах» Гоголя.

Если учесть, что в «Развязке Ревизора» Первый актер представляет авторскую позицию, а его собеседники — облагороженные, светские варианты героев комедии — выражают характерные для различных слоев общества точки зрения, то можно предположить определенное отношение к «Ревизору» и Загоскина, и его произведений. Тем более на это прямо указано в знаменитой сцене вранья, когда Хлестаков объявляет себя автором романа «Юрий Милославский», а Марья Антоновна вдруг вспоминает, что это сочинение Загоскина (такое лестное для автора упоминание свидетельствовало о популярности произведения: не читать его, а вернее, не слышать, не знать о нем — просто неприлично!). Однако последующее утверждение Хлестакова о другом «Юрии Милославском», по существу, опровергает оригинальность самого романа, и он оказывается среди «созданных» Хлестаковым произведений разных жанров — и переводных («Норма», «Роберт-дьявол»), и оригинальных (все сочинения барона Брамбеуса или — во 2-й ред. — повесть «Фрегат «Надежда» А. Марлинского), которые получали вид как бы русско-нерусских.

Конечно, основной мишенью подобных «литературных фантазий» в то время был О. Сенковский — плодовитый литератор, фактический редактор журнала «Библиотека для чтения», публично заявлявший, что он «поправляет» все статьи, но введенные в контекст «водевили» и «театральная дирекция», видимо, подразумевали авторское тщеславие Загоскина (тот был склонен обычно преувеличивать достоинства своих произведений, легкость их создания и охотно читал отрывки из неопубликованного). Косвенно характеризуется и «вальтерскоттовская» манера исторического повествования, которую автор «Юрия Милославского» не думал скрывать от публики. Итак, упоминание автора и его романа в данном контексте двупланово: оно содержит и откровенно лестную оценку, и скрытую негативную.

К сожалению, от внимания исследователей ускользнуло и одно прямое соответствие, которое безусловно опознавали современники и сам Загоскин. Вторую часть его романа «Рославлев» открывает описание помещичьей усадьбы с чертами «вавилонского столпотворения», т. е. бессмысленного смешения стилей, вещей и т. п. (этот мотив — чрезвычайно важный для Гоголя, пронизывающий изображение помещичьих усадеб в «Мертвых душах» — определяет в «Ревизоре» поведение и, особенно, речь персонажей, да и саму миражную интригу). Следуя моде, помещик Ижорский завел больницу, которой ему не терпится похвастать перед губернатором и его окружением. В ожидании визита он отдает распоряжения русскому лекарю о чистоте и порядке, о том, чтобы прибить дощечки с обозначениями болезней на латинском и русском языке. Неожиданно выясняется, что больных-то и нет — все здоровы. Это вызывает гнев барина: за что он платит жалованье лекарю, если в нужный момент «ни одного больного... вот вам и русский доктор... Во что б ни стало, заведу немца... У него будут больные!» Но тут, по шутливому совету, выход был найден: нарядить крестьян в больничное платье, заплатить, чтобы «лежали смирно <...> Не шевелились, колпаков не снимали и погромче охали». При осмотре больницы гостями оказалось, что тщедушный сапожник помещен в палату с надписью «водяная болезнь», а толстый пономарь — в чахоточную палату .

Легко заметить, как переосмыслены в «Ревизоре» основные элементы этого травестийного повествования. Немецкий лекарь Гибнер, ни слова не понимающий по- русски, не применяет дорогих лекарств, положившись на естество, на волю Божию, — и больные, по словам Земляники, «выздоравливают как мухи». А сам городничий, подобно Ижорскому, заботится лишь о внешнем приличии — чтобы «колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов <...> надписать пред каждою кроватью по латыни или на другом каком языке... всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа <...> Да и лучше, если б их было меньше: потому что сейчас отнесут к дурному смотрению, или к неискусству врача» . А кончится тем, что Хлестаков толком и не разобрал, где его угощали... И само угощение в больнице, среди пустых кроватей, больные с которых «выздоровели как мухи», звучит как «мементо мори», создавая трагикомический эффект.

Кроме того, в «Ревизоре» есть переклички с некоторыми известными загоскинскими водевилями конца 1810 — 1820-х гг. Например, стилистика любовных объяснений Хлестакова с дочерью и женой городничего напоминает лживые сентиментальные обращения князя Блесткина к его невесте в комедии «Г-н Богатонов, или Провинциал в столице» (1817): «Я не нахожу слов описать вам всю пламенность, всю горячность чувств моих. Ах, сударыня! страсть, которую описывают в романах, ничто перед моею <...> О, не шутите, вы не знаете, до чего может довести безнадежная любовь!» . Заметим, что эту комедию юный Гоголь хорошо знал, поскольку просил родителей прислать ее для постановки на гимназическом театре. Знал и другие.

Так, по наблюдению М. Вайскопфа, одним из предшественников Хлестакова оказывается провинциальный прожектер Волгин из комедии «Деревенский философ» 1823 г. , который, кроме исполнения своих проектов, хотел бы попасть хоть «в губернаторы», а дальше, может, и «в министры» . Другой герой комедии — Ландышев, отставной титулярный советник — мечтает: «Я удвою мои ласкательства, и может быть... почему же нет? — лет через 6 или 7 сделаюсь и сам большим барином. О, тогда-то узнают, каков Ландышев! У меня будут каждое утро

Толпы просителей в прихожей,
В приемной зале господа.
Не хуже многих из вельможей
Я буду бариться тогда.
С одним вступаю в разговоры,
Кивну другому головой,
А на того лишь кину взоры,
И тотчас же к нему спиной.

Я слышу со всех сторон: Ваше превосходительство! будьте защитником и благодетелем! — Ваше превосходительство! от вас зависит мое счастие! Судьба моя в руках вашего превосходительства!» . Легко заметить, как этому соответствуют мечтательные рассуждения Хлестакова и городничего etc.

Литература

1. Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. — М., 1988.

2. Северная Пчела, 1836. № 97 и 98.

3. Загоскин М. Н. Рославлев, или Русские в 1812 году. — М., 1831. — Ч. 2. — С. 8-12.

4. Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 7 т. — М., 1985. — Т. IV. — С. 252-253.

5. Загоскин М. Н. Сочинения: В 7 т. — Спб., 1889. — Т. 6.

6. Вайскопф М. Сюжет Гоголя: Мифология. Идеология. Контекст. — <М.,> 1993. — С. 370.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Творческие и биографические параллели в жизни и художественной деятельности Гоголя и Загоскина демонстрируют единство законов художественного творчества, в равной мере распространяемых на истинно высокое, вечное и преходящее, временное в искусстве. Несмотря на краткосрочность писательской известности Загоскина, его литературные новации и обретения оказались созвучны устремлениям Гоголя. Представления Загоскина об эпохе, его повествовательный дар, его творческая работа способствовали накоплению в русской словесности того богатого художественного опыта, венцом которого стали сочинения Гоголя.

Когда сопоставляются два художественных мира, особенно при сравнении творчества писателей неравноценных масштабов, возникает соблазн смещения всех приоритетов, воздействующих доминант в пользу более значительных для историко-культурного процесса авторов. Данное исследование призвано показать не прямую зависимость одного прозаика от другого, но объективное совпадение творческой манеры писателей при обращении к сходным литературным темам в единой романтической атмосфере эпохи, воплощение эффекта их взаимного присутствия /обратной связи/ в общем конкретно- литературном времени.

Проблемы, обозначенные нами, освещались в диссертации с разной степенью полноты. Это обусловлено избранной темой, но, несмотря на то, что некоторые из них не получили системного изложения в рамках данного сочинения, сама их постановка, по нашему мнению, может дать некоторый положительный эффект в связи с необходимым переосмыслением опыта и анализом проблем, который был дан в других исследованиях и публикациях.

Одной из своих задач мы видели рассмотрение периода"1830-х годов, как наиболее показательного для выявления параллелей художественно-творческого характера и воссоздание более полной и объективной, чем было ранее, истории взаимоотношении /"жизненных, творческих/ Гоголя и Загоскина, ее особенностей и динамики, определение того воздействия, которое имел художеств енный опыт старшего современника на Гоголя и наоборот.

В настоящей работе представлена попытка более внимательного прочтения гоголевских текстов в их соотнесенности с сочинениями Загоскина, с его личностью, его художественными позициями и взглядами. Опираясь на разработанные представления о прототипах гоголевских героев, нами выдвинут ряд версий, связанных с именем Загоскина. Мы стремились учитывать при этом культурно-исторические реалии 1830-х годов, художественные тенденции времени и закономерности развития литературного процесса.

Сравнительный анализ, а также определение ряда творческо-биографических.параллелей, предпринятые в данной работе, позволяют шире осветить проблему воздействия на творчество

Гоголя его современников, объемнее представить картину развития / - ■ 1 " 1

S малороссийской и фантастической тем в русской литературе 1830-х годов. Реминисценции тайные и видимые, проявляющиеся в рассмотренных сочинениях Гоголя, являются результатом как освоения прозаиком общего речевого контекста эпохи, так и следствием «иронической позиции рассказчика», - как указывает ЛИ. Еремина, - представляющей «открытое и явное пародирование чужих для него приемов изображения»1. В стилистике прозы Гоголя и Загоскина прослеживаются не только черты, отражающие литературные повествовательные нормы, сложившиеся в русской словесности к 1830-ым годам, но и тонко подмеченные, чутко уловленные ими друг у друга новаторские приемы поэтики,

Еремина JI.II. О языке художественной прозы Н.В. Гоголя: искусство повествования. Мз Наука. 1987, С. 173, выработанные в художественной практике писателей.

Рассмотрение тематически родственных исторических сочинений.прозаиков, появившихся в 1829-1835 годы, показывает, что внутренние связи литературных произведений проявляются не только во взаимодействии общих тенденций и частных повествовательных приемов, но и на уровне интерпретаций художественного содержания. «Юрий Милос лав ский» и «Тарас Бульба» представляют собой образцы различного, полемически ориентированного художественного осмысления двумя современниками исторического прошлого Малороссии.

Данное исследование имеет широкие перспективы. Так, фактически за пределами литературоведческого внимания остается проблема соотношения драматургических взглядов и принципов Гоголя и Загоскина. Еще предстоит выяснить, каким образом Гоголь, о пиететом относившийся к Загоскину - драматургу, ассимилировал его опыт в своей художественной практике. В какой мере появление «Ревизора» повлияло на творчество Загоскина - комедиографа," да и других писателей этого уровня - вопрос, также остающийся до настоящего времени открытым. Опыт старшего современника, занимавшего длительное время пост директора московских театров н, следовательно, находившегося в центре культурной жизни России, заслуживает особого рассмотрения. Весь крут проблем, связанных с театральной деятельностью Загоскина и Гоголя, столь объемен, что его изучение должно составить отдельную станицу в истории их отношений. В данной работе затрагивались лишь те аспекты вопроса, которые были необходимы для раскрытия заданной темы,

Большой интерес представляет журнальная деятельность писателей и ее отражение в художественном творчестве, Специального внимания достойны особенности осмысления Загоскиным и Гоголем христианских и патриотических мотивов и их преломление в творческой практике прозаиков.

Настоящая диссертация является только одной частью объемной сферы, образуемой наследием Загоскина и Гоголя, во всем многообразии связей, влияний, совпадений и пересечений, неизбежных и всегда присутствчтощих в едином художественном пространстве литературы, Она подводит нас к необходимости конкретно-исторического исследования биографических и творческих параллелей Гоголя и других его «второстепенных» современников. Очевидно, что в литературе и искусстве безотменно действует законы обратной связи, характеризующие сложную динамику сосуществования «верха» и «низа» / в терминах М.М. Бахтина ч первостепенного и «проходного», являющего собой непреходящие художественные откровения и, по видимости, вторичного, классики и беллетристики. Имеющиеся работы по данному вопросу, рассматривающие особенности творческого и жизненного взаимодействия Гоголя и М, II, Погодина. \

Кирпичников А. МП, Погодин я Н.В. Гоголь. /1832-1852/ // «Русская сгарнна». 1903 Т. СУ* январь. С. 79-96.

1--ч Г »"1 -"Г JL -^В. "f -im? "НИ \ -" а. 1. Нарежного, i ,Ф. ювитки -исновьянежо, С.1. Аксакова, намечают широкий спектр проблем, связанных с процессом творческого взаимовлияния художественных миров в сфере литературы и требующих углубленного исследования. Специального внимания в сравнительном аспекте заслуживает- опыт обращений Загоскина и Гоголя к истокам народно-поэтического творчества, к фольклорным жанрам (прежде всего к жанрам народной песни, сказки, легенды и др.).

Один из главных уроков работы заключается в том, чтобы, не поддаваясь соблазнам поверхностных, как бы очевидных «сближений» и «уподоблений» /о чем саркастически писал в свое время А. Бушмин4/, вместе с тем не отказываться от исследования коншетных паталлелей. совпадений и сближений творческого

X .3. - " ^ А характера, но внимательно и скрупулезно исследовать в максимально представимых объемах весь материал, свидетельствующий о творческой зависимости друг от друга писателей разного уровня дарований.

Михед ПВ, Об истоках художественного мира Гоголя: Гоголь и Нарежный. »Гоголь н современность: Сб. ст. Киев, 1983. С. 12-31.

Айзеншток й. К вопросу о литературных влияниях. / Г.Ф. Квитка и Н.В. Гоголь/. //Известия отд, русс,яз. и словесности Академии Наук. Т. XXFi, "! 1 С"^"» "">"2 ? 1 й.Н, .1, 1У£,£,. U ¿J»

Майков В.Н. Н.В. Гоголь н С,Т. Аксаков: К истории литературных влияний. СПб.

Дэушмин A.C. Преемственность в развитии литературы. IL, 1978. С. 117.

Связь эта по-настоящему многосложно и масштабно может быть понята, и оценена, лишь в процессе пристального, «медленного» и кропотливого изучения всех возможных, сознательно обнаруживаемых и глубинных, подсознательно осуществляемых литературных параплелей. Мы пытались в этой работе решить такую задачу и надеемся, что предпринятый нами труд не останется незамеченным теми, кто пойдет вслед за нами,

Список научной литературыКороткова, Светлана Леонидовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Гоголь И,В. Полн. ообр. соч.; В 14 т, / Ред. Н,Ф, Бельчиков, Б.В. Томашевский. Мл Изд-во Академии наук СССР, 1937 - 1952.

2. Гоголь Н.В. Полн. ообр, соч.: В 9 т. / Сост. и коммент.

3. В. А. Воропаева, И. А. Виноградова. Мл Русская книга, 1994.

4. Жукова М.С. Вечера на Карповке: Повести. М.: Сов. Россия,1 по/ Л Ol . i ybu. - оо i С,

5. Загоскин М.Н. Полн. собр. соч.: BIO т. СПб. -М., 1898.

6. Загоскин М.Н. Соч.: В 2 т. / Сост. и коммент. С. Панова и А. Пескова. Мл Худож, лит., 1988.

7. Лажечников И.И. Соч.: В 2 т. / Вот. ст. H.H. Петруниной, прим. Ильинской М., 1986.

8. Литературная сказка пушкинского времени. / Сост., в ступ. ст. и комм. H.A. Тарховой; Ил. Н,Г. Гольц. Мл Правда, 1988. 480 с,

9. Нарежный В.Т. Славенские вечера, Запорожец; Бурсак; Гаркуша, малороссийский разбойник, Мл Правда, 1990,- 600 с.

10. Одоевский В.Ф. Повести и рассказы, Мл Худож. лит., 1988. -382 с. (Классики и современней. Русо, клаооич, лит-ра}.

11. Одоевский В.Ф Русские ночи, Л; Наука, Ленингр. отд-ние, 1975. -317 с.

12. Один В.Н, Рассказы на станции. Мл Худож. лит., 1988, 275 с.

13. Погорельский А. Двойник, или Мои вечера в Малороссии. Мл Книга, 1987. 363 с.

14. Русская романтическая новелла / Сост., подгот. текста, в ступ, статья и примеч. А. Немзера; Худ. Б. Тржемецкий. М.: Худож. лит., 1989, - 384 о., ил. (Классики и современники. Рус. классич. лит-ра)

15. Русская и советская фантастика /Сост., вступ.ст. и ком.

16. В.Н, Грекова; Ил. и оф. А. И, Добрицина. .Мл Правда, 1989.«640 о., ил.

17. Сомов О.М. Были и небылицы. Мл Сов, Россия, 184. 365 с.п й

18. Абрамович Г.Л. Народная мысль в «Вечерах на хуторе близ Диканыси» Н.В. Гоголя // Уч. зап. Моск.обл. пед. ин-таим. Н.К. Крупской. Труды кафедры русской литературы. 1949. ТЛЗ. Вып. 1. С. 3-53.

19. Айхенвальд Ю. Н.В. Гоголь // Айхенвальд Ю, Силуэты русских писателей. Мл Республика, 1994. 591 с.

20. Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1986.

21. Анненков П.В. Литературные воспоминания. Мл Правда, 1989, 683 с.

22. Анненкова Е.И. Гоголь и декабристы: (Творчество Н.В. Гоголя в контексте литературного движения 30-40 г,г, XIX в.) Мл Прометей, 1989. -172 с.

23. Анненскнй И.Ф.О формах фантастического у Гоголя //Русская школа. X 1890, С, 104.

24. Антонец И.И. Повести Гоголя «Тарас Бульба» и устное народное творчество // Уч. зап. Запорож. пед. ин-та, 1957. Т. 4. С. 32 » 44.

25. Баовбаш Ю.Я. «Казацкие летописи» 18 века и гоголевское барокко // Филологические науки. 1992. Ке 4. С, 13 24.

26. Барабаш Ю.Я, Почва и судьба. Гоголь и украинская литература: у истоков / РАН, Ин-т мировой лит. им.

27. А.М, Горького. Мл Наследие, 1995. 223 с.

28. Белый А. Мастерство Гоголя. Исследование. М. Лл ГИХЛ, тип, «Коминтерн» в Лгр. 1934. - 322 с.

29. Благой Д. Д. Гоголь наследник Пушкина. // Благой Д.Д. Литература и действительность. Вопросы теории, и истории литературы. Мл Гостлитиздат, 1959., - 515 с.

30. Вайскопф М,А. Сюжет Гоголя: Мифология. Идеология, Контекст Мл ТОО «Радикс», Б.Г., 1993, 588 с.

31. Венок Н.В. Гоголю; Гоголь и время Сборник / Сост. Б.Н. Левин. Харьков: Прапор. 1984, 151 с.

32. Вересаев В. Гоголь в жизни. Систематический свод подлинных свидетельств современников. М. Ла «Академия». 1933. - 527 с,

33. Веселовский А.II. Этюды и характеристики. М., 1907. С. 687698.

34. Виноградов В.В. Гоголь и натуральная школа. Л.: Образование, 1925. 76 с.

35. Виноградов В,В. Из истории стилей русского исторического романа //Вопросы литературы. 1958. № 12, С. 120 149,

36. Виноградов В.В. Эволюция русского натурализма. Гоголь и Достоевский. Ла Академия, 1929. 389 о.

37. Виноградов В.В. Этюды о стиле Гоголя. Л.: Академия, 1926. -228 с.

38. Вишневская И.Л, Гоголь и его комедии, Мч Наука, 1976. 256 е.

39. Войтоловская Э.Л. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор». Комментарий, Л.; Просвещение, Ленингр. отд-ние, 1971. 270 с.

40. Войтоловская Э.Л. С.Т. Аксаков в кругу писателей - классиков: Документальные очерки. Ла Учпедгиз, 1983. 239 о.

41. Войтоловская ЭЛ., Степанов А.Н. Н.В, Гоголь: Семинарий.-Л.: Учпедгиз, Ленингр. отд-ние, 1962. 288 с.

42. Гиппиус В.В. «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя // Труды Отдела новой русской лит-ры Ин-та рус. лит-ры АН СССР (Пушкинский дом). 1948. № 1. С. 9 38.

43. Гиппиус В,В. Н.В. Гоголь СПб.: Логос, 1994. 341 о,

44. Гиппиус В,В, Заметки о Гоголе //Уч. зап. Ленинград, ун-та. Серия филологических наук. 1941. Т. 76. Вып. И. С. 9 12,

45. Гиппиус В.В. Литературные взгляды Гоголя /"/Литературная учеба. 1936. № 11, С. 5 12.

46. Гиппиус В,В, Литературное общение Гоголя с Пушкиным // Уч. зап. Перм. ун-та. 1931. Вып. И. С. 4-21.

47. Гиппиуе В,В, От Пушкина до Блока. М.-Л.: Наука. 1966, -347 с,

48. Гоголь в воспоминаниях современников. Мл ГИХЛ, 1952,715 о,

49. Гоголь и мировая литература: Со,ст. / АН СССР, Ин-т мировойлйт-ры им, А,М. Горького; Отв. ред, Ю.В, Манн, М,: Наука, 1988, -318 с,

50. Гоголь: история и современность: (К 175-летию со дня рождения), Сборник/ Сост. В.В, Кожинов и др.; Вотуп, ст.

51. В.В. Кожинова. М,: Сов. Россия, 1985, 493 с.

52. Гоголь и театр / Сборник, К столетию со дня смерти. Сост. и коммент. М,Б, Загорского, Мл Искусство, 1952. 568 с,

53. Гоголь и современность: Творческое наследие писателя в движении эпох. Со,от,/ Редколл Г,В, Самойленко (отв.ред,) и др.. Киев: Вища, школа, изд-во при Киев, ун-те, 1983. 150 е.

54. Гоголь, Материалы н исследования / Под ред, В.В, Гиппиуса. М, -Лл Изд-во Академии наук СССР, 1936. Т. 1 2,

55. Гоголь. Материалы и исследования / РАН, Ин-т мировой литры им, А,М, Горького: Отв. ред. Манн Ю.В. Мл Наследие, 1995, -225 с,

56. Грамзина Т. Виды фантастического в творчестве Гоголя //Уч. зап,фил,ф-та Киргизского гос, ун-та. 1958, Вып. 5. С, 125 132,

57. Греков В.Н. Вступительная статья /"Русская и советская фантастика, M.-JL, 1989, С. 3 21.

58. Губарев И.М, Теми писателя и творческого процесса в эстетических воззрениях Гоголя 40-х годов XIX века,7 Вопросы русской литературы, 1987, Вып, 1. С, 61 -68,

59. Гуковский Г,А, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя /"Вестник Ленинград, гос. ун-та. 1948, № 3, С. 98 117,

60. Гуковский Г.А. Реализм Гоголя. М. Л.; Гослитиздат, Ленинград, отд-ние., 1959. - 531 с.

61. Гуляев R.A., Карташова И.В. Об эволюции творческого метода Гоголя //Рус. лит»ра. 1974. №2. С. 98-108.

62. Гус М.С. Гоголь и николаевская Россия. М,: Худож. лит., 1957,375 с,

63. Гус М.С. Живая Россия и «Мертвые души». М,: Сов. писатель,1981. -336 с,

64. Данилов В, Влияние бытовой и литературной среды на «Вечерана хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя. Одесса: Техник, 1909. -22 с,

65. Данилов С,С. Гоголь и театр. Л.: Гостлитиздат, 1936, 335 о,

66. Данилов С.С. Русский драматический театр XIX века. Учебник для театральных вузов. Л,; Мл Искусство, 1957. 350 с.

67. Докуоов A.M., Маранцман В.Г. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор» в школьном изучений. Пособие для учителя. Лл Просвещение, 1975, 190 с,

68. Ермаков И. Очерки по анализу -творчества Гоголя. M., 1922.

69. Ермакова М.Я, Эпическая основа «Тараса Бульбы» Гоголя //Уч. зап. Горьк. пед. ин-та. Вып. 37. 1961, С. 155 198.

70. Ермилов В,В. Гений Гоголя. Мл Сов,Россия, 1959. 408 с.

71. Золотоусский И.П. Трепет сердца: Избранные работы. Мл Современник, 1986, 542 с.

72. Золотоусский И,П. Н,В, Гоголь, Мл Молод, Гвардия, 1984, -527 е.

73. Золотоусский И.II. Поэзия прозы: Статьи о Гоголе. Мл Сов. писатель. 1987. 238 о.

74. Золотоусский И. IL Исповедь Зоила: Статьи, исследования, памфлеты. Мл Сов. Россия, 1989. ™ 512 с.

75. Казарин В.П. Повесть Гоголя «Тарас Бульба»: Вопросы творческой истории. Киев-Одесса: Вшца школа, 1986. 125 с.

76. Каллаш В.В. Н.В. Гоголь в воспоминаниях современников и переписке. М, 1909. -263 с.

77. Каманин И. Научные и литературные произведения Н.В. Гоголя по истории Малороссии. Киев. 1902. - 56 о.

78. Канунова Ф.З. Некоторые особенности реализма Н.В. Гоголя. (О соотношении реалистических и романтических начал в эстетике и творчестве писателя). Томок: Изд-во Томского ун-та, 1962.-Г35 с,

79. Карабанов P.A. Наблюдения в области композиции произведений Н.В, Гоголя //Уч. зап. Черновиц. ун-та. Серия гуманит.наук. 1961. Т. 49. Вып. 9. С. 3.41.

80. Карпенко А.И, Народные истоки эпического стиля исторических повестей Н.В. Гоголя. (К спецкурсу «Стиль

81. Н.В. Гоголя») Черновцы, 1961.80 с.

82. Карташова И.В. Гоголь и романтизм: Спецкурс. Калинин: КГУ, 1975.-125 с.

83. Кирпичников А. М.П. Погодин и Н.В. Гоголь. / 1832 1852/, «Русская старина», 1901. Т. СУ, январь, С. 79 ~ 96,

84. Котляревский H.A. Н.В. Гоголь. 1829- 1842. Очерк из истории русской повести и драмы. СПб., 1911. 580 о.88, Крестова Л.В. Комментарий к комедии Гоголя «Ревизор». М.:

85. Кооп. изд-во «Мир», 1933. 135 о. о9„ Кривонос BI1L «Мертвые души» Гоголя и становление новой русской прозы: Проблемы повествования. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1985. - 159 о,

86. Кривонос В,III Проблема читателя в творчестве Гоголя, Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1981. 167 с.

87. Крутикова Н.Е. HB, Гоголь, Исследования и материалы \ АН Украины, Ин-т лит. им. Т.Г. Шевченко. Киев: Наук, думка, 1992.312 о.

88. Лотман Ю,М. В школе поэтического олова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Мл Просвещение, 1988, ~ 348 с,

89. Лотмен Ю.М. Йз наблюдений над структурными принципами раннего творчества HB, Гоголя /УУч.зап. Тартусского ун-та. 1970, Вып. 251, Труды на рус.и. славян.филологии. 15. С. 17 45.

90. Макагоненко Г.П. Гоголь и Пушкин. Л,: Сов.писатель, Ленинград, отд-ние, 1985. -351 с.

91. Мандельштам И.Е. О характере гоголевского стиля. Глава из истории русского литературного языка. СПб,; Гельсинфорс, 1902,- 406 с.

92. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. 2-е изд., доп. Мл Худож. лит.,1988, 412 с,

93. Манн Ю.В Смелость изобретения: Черты художественногомира Гоголя,Для от, возраста., 3-е изд. Мл Дет, лит, 1985, -142 с.

94. Манн Ю.В Эволюция гоголевской фантастики // К истории русского романтизма, М., 1973, С, 213 258,

95. Маркович В,М, Комедия" Н.В. Гоголя «Ревизора // Анализ драматических произведений, Ла Изд-во Лениград. ун-та, 1988, С, 31 58,

96. Машинский С.И, Н.В, Гоголь и революционные демократы. Ма Гослитиздат, 1953, 224 с,

97. Машинский С.И. Историческая повесть Гоголя. М,; Сов.писатель, 1940. 248 с.

98. Машинский С,И, Художественный мир Гоголя. Ма Просвещение, 1971. -512 с.

99. Мельниченко О,Г. Гоголь и литературное движение 30-х годов 19 века //"Известия Воронеж, пед. ин-та. 1956. Т. 1. С, 27 59.

100. Мережковский Д.С. Н.В. Гоголь: Творчество, жизнь и религия, СПб.: Из-во «Пантеон», 1909, 231 с.

101. Михед П.В. Об истоках художественного мира Гоголя: Гоголь и Нарежный// Гоголь и современность: Творческое наследие писателя в движении эпох. Киев: Вища школа, Изд-во при Киев, унте, 1983.- 150 с.

102. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев, Достоевский. Ма Республика, 1995. 607с.

103. Мочульский К.В. Малороссийские и петербургские повести Н.В. Гоголя. К истории художественного творчества. Одесса, 1902. 20 с.

104. Набоков В. Николай Гоголь: Докум. повесть. / Перевела с англ, Е. Голышева // Новый мир. 1987. М 4. С. 18-21.

105. H.B, Гоголь в русской критике. Мл Детгнз, 1952. 367 с,

106. IIB, Гоголь и. русская литература XIX века: Межвуз,сб.науч. трудов: Посвящается 180-летию со дня рождения Н,В, Гоголя, Л,: ЛТОИ, 1989, 131 с.

107. Немзер A.C. О названиях повестей Гоголя // Рус, речь. 1979, № 2, С, 33 37,

108. Овеянико-Куликовсокий Д.Н, Н,В, Гоголь, СПб.: Т-во «Обществ, польза», 1907. -231 о.

109. Павлович С.Е. Особенности художественной манеры Гоголя в повести «Ночь перед Рождеотвом» // Уч. зап. Читинского пед, инта. 1954, Вьш. 4. С, 241 »258.

110. Переверзев Ф,В, Гоголь. Достоевский, Исследования /Вступ, от, М, Полякова. М,: Сов, писатель, 1982, - 511 с,

111. Перетц В. Гоголь и малорусская литературная традиция, СПб., 1902. 9 с,

112. Пшссанов Н,К, О классиках: Сб. статей. Пушкин, Гоголь,

113. Тургенев. Салтыков, Чернышевский, Короленко, Чехов, Горький, Мл Моок, т во писателей, 1933, - 416 с.

114. Покусаев Е.И. Статьи разных лет. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1989. С. 8 27,

115. Полторацкий А,И. Гоголь в Петербурге, М,: Сов, писатель, 1962, 278 с,

116. Поспелов ПН, Творчество Н.В, Гоголя. Мл. Учпедгиз, 1953,280 о,

117. Прозоров В,В. Природа драматического конфликта в «Ревизоре » и «Женитьбе» Гоголя: о Волга, 1995. № 2 ~ 3, С, 152 163,

118. Прозоров В,В, «Ревизор» Гоголя, комедия в пяти действиях. Саратов: ИЦ «Добродея» ГП «Саратовтелефильм», 1996, 80 о.

119. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Статьи и материалы. Мл Изд-во Акад, наук СССР, 1952. 1055 с,

120. Пыпин О.Н. Сочинения Н.В. Гоголя: Критический разбор. СПб., 1900, 13 с.

121. Самышкина A.B. Фшюсофоко-ист-орические истоки творческого метода Н.В. Гоголя // Рус. лит, 1976. № 2, С. 38 58.,

122. Смирнова-Чикина Е.С. Источники сюжета «Тараса Бульбы» /7 Вопросы истории, 1968, № 7, С, 206 210,

123. Смйрнова-Чикина Е.С. Поэма Н.В. Гоголя «Мертвые души»: Комментарий. 2-е изд., испр. Л., 1974.

124. Степанов Н.Л. Н.В. Гоголь. Творческий путь. М,: Гослитиздат, 1954. 607 с.

125. Степанов Н.Л. Романтический мир Гоголя /7 К истории русского романтизма. М,: 1973. С, 55 120.

126. Терц А. В тени Гоголя /7 Терц А. Собр. соч.: В 2 т. М,: СП «Старт», 1992, Т, 2, 653 с.

127. Турбин В.Н. Пушкин, Гоголь. Лермонтов. Об изучении литературных жанров. Мл Просвещение, 1978, 239 с.

128. Турбин В,Н, Герои Гоголя; Книга для учащихся. Мл Просвещение, 1983. 127 с.

129. Фридлендер Г.М, Вопросы реализма в творчестве Гоголя 30-х годов // Проблемы реализма русской литературы 19 века. М. Л.: Изд-во Акад. наук СССР, Лениград. отд-иие, 1961. - 410 о,

130. Фрмдлендер Г.М. Из истории раннего творчества Гоголя // Н.В, Гоголь: Статьи и материалы. Л, 1954, С, 124 136,

131. Фридлендер Г.М, Пушкин и Гоголь в 1831 . 1836 годы //

132. Пушкин, Исследование и материалы. Л, 1960. Т, 4, С, 197 228.

133. Храпченко М.Б. Гоголь. Литературный путь, величие писателя, Мл Современник, 1984. -653 с.

134. Храпченко М,Б, Юмор и сатира в творчестве Гоголя // Литературная учеба. 1936. № 1. С. 71 91.

135. Черехшин Л,В, Исторические взгляды Гоголя /7 Вопросы истории. 1964. Kol. С. 75 77,

136. Чичерин A.B. Проблемы стиля гоголевской прозы /7 Рус, лит, 1975, NH. С, 47-61,

137. Шамбинаго С, Трилогия романтизма /Н,В. Гоголь/, М., 1.911, -159 с,

138. Аксаков С.Т. Воспоминания о Михаиле Николаевиче Загоскине

139. И.Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1986, Т. 3,

140. Г* "JQ1 1 Q 2 Т.", 30 1 - „1ÖJ,

141. Белинский В,Г. Поли. собр. соч. М., 1953. Т. 2. С. 550 565. -Рец, на роман: Загоскин М.Н. Юрий Мшюсяавский, или Русские в 1612 году.

142. Белоусов М. Тайна фамильной печатки: 200 лет со дня рождения М.Н. Загоскина // Труд. 1989. 25 июля. С. 4.146. .Васин Н. М.Н. Загоскин. Биографический очерк. М., 1902. 16 с.

143. Венок Михаилу Загоскину: Сб. ст. / Отв. ред. И.П. Щеблыкин. Пенза, 1990, 211 с.

144. Вигель Ф,Ф, Записки. Т. 4, М.: Русский архив, 1892. 184 с.

145. ЛГ-i Т~Ъ.„„.*£. TT К, О <"> -Г 1 ЛОО Т о -ЮО л

146. Дмитриев M. А. Главы из воспоминаний моей жизни: С) литературной жизни Москвы 1820-х годов /У Новое лит, обозрение, 1992. Ш 1, С, 19! -231.

147. Доброхотов А.Н. Веретовский. Жизнь, театральная деятельность, оперное творчество. Мх Л,: Музгиз, 1949, 125 с.

148. Загоскин С.М. Воспоминания // Ист-, вестник. 1900. Т. 79. С. 3 -437.1 56, Замотин И,И, Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе. СПб., 1913. Т. 2. С. 283 313, 344 - 379.

149. Ильинская Н. Стоит ли «воскрешать» Загоскина? // Нева, 1957. № 1. С, 203 204.

150. История русской литературы. Мх Л.: Изд-во Ан СССР, 1953, Т. 5. С. 551 555.

151. Коноплева И.А. Каталог фонда М.Н. Загоскина. Л., 1960. -18 с.

152. Кравцов Н. Портрет в прозе Пушкина /У Уч. зап. Тамбов, пед. ин-та. 1941. Вып. 1.с. 99-101,115-117.

153. Муравьев В. Первый русский исторический роман: Послесловие // Загоскин М.Н. Юрий Милославокий, или Русские в 1612 году, М., 1981. С. 161 175.

154. Нейман Б,В, Роман М.Н, Загоскина «Юрий Милославский»: Вступительная статья // Загоскин М.Н. Юрий Милославский, или Русские в 1612 году. М. : ГИХЛ, 1956. С 3 11.

155. Щеблыкин И.П. С душою патриота,7 Литература в школе.1990, Ко з, с. 3-15. 1 75. Языков Д. Д. М.Н. Загоскин. Биографический очерк. М., 1902, 93 с.1. Д* »¿4> лЛ»

156. Алышуллер М.Г. Эпоха Вальтера Скотта в России: Исторический роман 1830-х годов. СПб.: Гуманит, проект, 1996.

157. Бахтин М,М, Слово в романе // Вопросы лит-ры. 1965. М 8. С. 84.90,

158. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса, Мл Худож, лит., 1965. - 541 с,

159. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Вопросы лит-ры и эстетики. Мл Искусство. 1975, С, 234 487,

160. Белинский В.Г, Поли, собр. сочл В 13 т, Мл Издательство.Академии наук СССР, 1953 1959,

161. Берковский Н.Я, О русской литературе. Л, 1985. С. 5 35.

162. Благой Д. Д. История русской литературы. Мл ГУЛИ, 1960. -582 с,

163. Благой Д,Д, Основные линии развития русской литературы первой половины XIX века, л т., 1959,1 й"

164. Бушмин A.C. Наука о литературе: Проблемы. Суждения. Споры. М.: Современник, 1980, 334 о,

165. Бутмив A.C. Преемственность в развитии литературы, 2-е изд., доп. Д.: Худож. лит, Ленингр. отд., 1978, 223 с,

166. Венгеров С,А. Очерки по истории русской литературы, СПб., 1907, 520 с.

167. Веоеяовскнй А.Н, Историческая поэтика. Мл Высш. шх., 1989, - 404 о. (КЛН: Классика лит. науки).

168. Виноградов В.В. Из истории стилей русского историческогоромана // Вопросы литературы, 1958. Kb 12. С, 120 - 149.

170. О литературном герое. Лл Сов. писатель, 1979.224 с,

171. Гуревич A.M. Романтизм в русской литературе. Мл Просвещение, 1.980, 104 с.

172. Данилевский Р.Ю. Людвиг Тик и русский романтизм /7 Эпоха романтизма. Л., 1975. С. 68 - 114.

173. Добролюбов H.A. О русском историческом романе л Добролюбов H.A. Собр. соч. М., 1961. Т. 1. С. 89 98,

174. Добин Е. Жизненный материал и художественный сюжет. Лл. Сов, писатель, 1958, - 333 с,

175. Елеонский С.Ф. Из истории русско-украинских отношений в русской литературе 17 первой половины 19 века // Уч, зап. Моск. гор, пед, ин-та, кафедра рус, лит, 1955, Вып. 5, Т, XI УШ, С. 47 - 80.

176. История романтизма в русской литературе: Романтизм в русской литературе 20 30-х годов XIX века /1 825-1840/. М.: Наука, 1979. - 328 с.

177. История русской литературы: В 4. Л.: Наука, 1980. Т. 2. - 635 е.

178. Канунова Ф.З, Эстетика русской романтической повести (A.A. Бестужев-Map линский и романтики-беллетристы 20 -- 30-х годов ХГХвека). Томок: Изд-во Томск, ун-та, 1973. -307 с,

179. К истории русского романтизма: Сб. статей / Ред. кол, Ю.В. Манн и др. Мл Наука, 1973. 551 с.

180. Кожинов В. К методологии истории русской литературы / О реализме 30-х годов XIX века/ // Вопросы литературы. 1968, Ш 5. С. 60 82,

181. Коровин И. Фантастический мир романтической прозы // Сильфида: Повести и рассказы. М., 1988,

182. Литературные взгляды и творчество славянофилов: 1830-1850 г,г. Мл Наука, 1978, -502 с,"

183. Литературная критика. 1800 1820 годов, Мл Худож. лит., 1980,-343 о,

184. Лотман Ю.М. Избр. Статьи: В 3 т. Т. 2 Статьи по истории русской литературы 18 первой половины 19 в. Таллинн: Александра, 1992, - 480 с,

185. Лотман Ю.М. О содержании и структуре понятия, «художественная литература» // Лотман Ю.М, Избр. Статьи: В 3 т. Т. 1, Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн: Александра, 1992. С. 208-215.

186. Луначарский A.B. Классики русской литературы. М., 1937. -262 О,

188. Макагоненко Г,П. Избр. работы: О Пушкине, его предшественниках и наследниках. Л,: Худож. лит, 1987= 640 с.

189. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. Ма Наука, 1976. -372 с,

190. Манн Ю.В. Динамика русского романтизма: Пособие дляучителей лит., студентов--филологов и преп. гум:анит. вузов, Ма Аспект-пресс, 1995, 380 с.

191. Мастерство писателя и проблемы жанра, Томск, 1985.

192. Мейлах Б,С. Русские повести 19 века 20 30-х годов, Т.1, Мд Л., 1950. -698 с.

193. Мотяшов И. Жизненная правда и художественный вымысел,

194. М,; Искусство, 1960, 79 с.

195. Петров С.М. Исторический роман A.C. Пушкина, Мд. Изд-во АН СССР, 1953, 160 с,

196. Петров С.М. Исторический роман в русской литературе, Мд Учпедгиз. 1961. 224 о.21 6, Петров С.М, Русский исторически роман XIX века, Мд Худож. лит., 1964. 440.

197. Петрунина H.H. Проза второй половины 1820-х 1830-х годов; / История русской литературы: В 4 т, Лд Наука, 1981, Т. 2, Гл. 20.

198. Покусаев С.И, Статьи разных лет. Саратов: Пркволж. кн. изд-во, 1989.-340 с,2! 9. Полевой ПН. История русской словесности: В 3 т. СПб.: Издание А.Ф. Маркса, 1900. Т. 3. 870 с,

199. Поляков М, Вопросы поэтики и художественной семантики. Мз Сов. писатель, 1978. 448 с.221, Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы, Мз Просвещение, 1972, 270 с,222, Проблемы романтизма: Сб.ст. М., 1967. Вып. 1; М., 1971. Вып. 2,

200. Пыпин А. Характеристика литературных мнений от 20 х до 50 -х годов. СПб., 1907.224, Развитие реализма в русской литературе: В З "т, Мз Наука, 1972, Т. 1,-348 с.

201. Ревякин А,И. История русской литературы XIX века: Первая половина. М.: Просвещение, 1981 542 с,

202. Реизов Б.Г. Вальтер Скотт и проблема исторического романа в первой трети XIX века // Лит, учеба. 1935, ж 4, С. 49 68.

203. Русская, повесть XIX века. История и проблематика жанра / Под ред. Б,С. Мейлаха. Л., 1973,

204. Русский романтизм, Учебное пособие для студентов -филологов, Мл Высшая школа, 1974. 359 с,

205. Серова IT .Я. Были ли « столетние сумерки я? Размышления над историческим романом /У Лит-ра в школе. 1990. Mi 3. С, 38 ~ 50.

206. Скабичевский A.M. Наш исторический роман в его прошлом и настоящем /./ Скабичевский А.М, Сочинения. Критическиеэтюды, публицистические очерки., литературные характеристики: В 2 т. СПб,. 190,3, Т, 2, -934 с,

207. Сиповскии В.В, Очерки из истории русского романа. Т. 1. Вып. 1, 2, СПб., 1904 -1910,

208. Скафтымов А.Н. Нравственные искания русских писателей, Статьи и исследования о русских классиках. Мл Худож. лит., 1972. -542 с.

209. Смирновский Н.В, История русской литературы XIX века. СПб., 1903. Вып. 7. ХГУ.

210. Соколов А.Н. история русской литературы XIX века. Мх Издво Моск. ун-та, 1965. Т. 1. 836 с,

211. Троицкий В.Ю, Художественные открытия русскойромантической прозы 20 - 30-х годов XIX века, М.: Наука, 1985, 279 с.

212. Фридлендер Г,М, Литература в движении времени, М.: Современник, 1983. 300 с,

213. Храпченко М.В. Горизонты художественного образа. Мл Худож. лит., 1982, 334 с,

214. Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. Изд. 4-е. Мл Худож, лит., 1977. - 446 с.

215. Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы. Мл Просвещение, 1953. 360 с.

216. Чернышева Т.А. Природа фантастики. Иркутск, 1984. 64 с.

217. Чумаков В,М, О разновидностях фантастики б литературе "/ Литературные направления и стили. Мл Изд-во МГУ, 1976.1. С. 365 370,242., Чумаков В.М. Фантастика и ее виды // Вестник: Моек, ун-та. Филология, 1974, № 2, С. 68 74.

218. Шароева Т. Русская повесть к. 20-х н. 30-х г,г. XIX века до появления петербургских повестей Гоголя // Доклады АН Азербайджан, ССР. 1958, Т. 14. М 2. С, 183 - 188,

219. Шкловский В,Б. Заметки о прозе русских классиков, М,: Сов, писатель, 1953. 324 с.

220. Щеблыкин Н.П. Русский исторический роман 30-х годов XIX века /7 Проблемы жанрового развития в русской литературе XIX века. Рязань: Рязан. пед. ин-т, 1972. С. 3 233.

221. Эйхенбаум Б.М. О прозе. Сборник статей. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1964.

222. Эльсберг Я. Основные этапы развития русского реализма, Мл Худож. лит., 1961. 173 с.А248, Айзеншток И. К вопросу о литературных влияниях

223. Дима А. Принципы сравнительного литературоведения. М, 1977, 223 с.

224. Дмитриева Н.Л, Татьяна и Полина (Пушкин и Загоскин) Российский литературовед, журнал. М. 1996. Ш 8. С. 77 84.

225. Дюршин Д. Теория сравнительного изучения литературы. М,;1. Прогресс, 1979, -312 с.

226. Жирмунский В.М, Проблемы сравнительно.- историческогоизучения литератур /7 Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур. М, 1961.

227. Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Восток и запад; Избранные труды / АН СССР, отд, лит, и языка, Л,: Наука, 1979. -493 с.

228. Кулешов В,И, Литературные связи России и Западной Европы вХЕХв.М., 1965. 764 с.

229. Майков В.Н. Н.В. Гоголь и С. Т. Аксаков: К истории литературных влияний. СПб, 1892, 24 с,

230. Михед П.В. Об истоках художественного мира Гоголя: Гоголь и Нарежный // Гоголь и современность: Творческое наследие писателя в движении эпох. Киев; Вшца школа, 1983. С. 12 31,

В сенях парадная дверь была открыта чуть ли не настежь. Ливрейные лакеи и проснувшийся швейцар помогали войти двум разодетым дамам, которые с порога обменивались шумными приветствиями со стоявшей на площадке лестницы, по-видимому, хозяйкой. Экипажу Тургенева пришлось отъехать несколько в сторону, уступив место нарядной карете. Забираясь в него, Тургенев заметил, что Николай Васильевич был словно в ознобе, да и немудрено, когда так тянет полом, а он все-таки южанин.
Первый сценический рассказ о Гоголе в Москве как раз и должен был начинаться с тех далеких южных лет.

Диван и стол в кабинете писателя

Уголок приемной Н.В. Гоголя

Из «литературных воспоминаний» И.С. Тургенева:
«Дня через два происходило чтение „Ревизора“ в одной из зал того дома, где проживал Гоголь. Я попросил позволение присутствовать на этом чтении. Покойный профессор Шевырев также был в числе слушателей и – если не ошибаюсь – Погодин. К великому моему удивлению, далеко не все актеры, участвовавшие в „Ревизоре“, явились на приглашение Гоголя: им показалось обидным, что их словно хотят учить! Ни одной актрисы также не приехало. Сколько я мог заметить, Гоголя огорчил этот неохотный и слабый отзыв на его предложение… Известно, до какой степени он скупился на подобные милости. Лицо его приняло выражение угрюмое и холодное; глаза подозрительно насторожились. В тот день он смотрел, точно, больным человеком. Он принялся читать – и понемногу оживился. Щеки покрылись легкой краской; глаза расширились и посветлели. Читал Гоголь превосходно… Я слушал его тогда в первый – и в последний раз. Диккенс также превосходный чтец, можно сказать, разыгрывает свои романы, чтение его – драматическое, почти театральное: в одном его лице является несколько первоклассных актеров, которые заставляют вас то смеяться, то плакать; Гоголь, напротив, поразил меня чрезвычайной простотой и сдержанностью манеры, какой-то важной и в то же время наивной искренностью, которой словно и дела нет – есть ли тут слушатели и что они думают. Казалось, Гоголь только и заботился о том, как бы вникнуть в предмет, для него самого новый, и как бы вернее передать собственное впечатление. Эффект выходил необычайный – особенно в комических, юмористических местах; не было возможности не смеяться – хорошим, здоровым смехом; а виновник всей этой потехи продолжал, не смущаясь общей веселостью и как бы внутренно дивясь ей, все более и более погружаться в самое дело – и лишь изредка, на губах и около глаз, чуть заметно трепетала лукавая усмешка мастера. С каким недоумением, с каким изумлением Гоголь произнес знаменитую фразу Городничего о двух крысах (в самом начале пиесы). „Пришли, понюхали и пошли прочь!“ – Он даже медленно оглянул нас, как бы спрашивая объяснения такого удивительного происшествия. Я только тут понял, как вообще неверно, поверхностно, с каким желанием только поскорей насмешить – обыкновенно разыгрывается на сцене „Ревизор“. Я сидел, погруженный в радостное умиление: это был для меня настоящий пир и праздник. К сожалению, он продолжался недолго. Гоголь еще не успел прочесть половину первого акта, как вдруг дверь шумно растворилась и, торопливо улыбаясь и кивая головою, промчался через всю комнату один еще очень молодой, но уже необыкновенно назойливый литератор – и, не сказав ни слова, поспешил занять место в углу. Гоголь остановился, с размаху ударил рукой по звонку – и с сердцем заметил вошедшему камердинеру: „Ведь я велел тебе никого не впускать?“ Молодой литератор слегка пошевелился на стуле – а впрочем, не смутился нисколько. Гоголь отпил немного воды – и снова принялся читать: но уж это было совсем не то. Он стал спешить, бормотать себе под нос, не доканчивать слов; иногда он пропускал целые фразы – и только махал рукою. Неожиданное появление литератора его расстроило: нервы его, очевидно, не выдерживали малейшего толчка. Только в известной сцене, где Хлестаков завирается, Гоголь снова ободрился и возвысил голос: ему хотелось показать исполнявшему роль Ивана Александровича, как должно передавать это действительно затруднительное место. В чтении Гоголя оно показалось мне естественным и правдоподобным. Хлестаков увлечен и странностью своего положения, и окружающей его средой, и собственной легкомысленной юркостью; он и знает, что врет, – и верит своему вранью: это нечто вроде упоения, наития, сочинительского восторга – это не простая ложь, не простое хвастовство. Его самого „подхватило“. „Просители в передней жужжат, 35 тысяч эстафетов скачет – а дурачье, мол, слушает, развесив уши, и какой я, мол, бойкий, игривый, светский молодой человек!“ Вот какое впечатление производил в устах Гоголя Хлестаковский монолог. Но, вообще говоря, чтение „Ревизора“ в тот день было – как Гоголь сам выразился – не более, как намек, эскиз; и все по милости непрошенного литератора, который простер свою нецеремонность до того, что остался после всех у побледневшего, усталого Гоголя и втерся за ним в его кабинет.
В сенях я расстался с ним и уже никогда не увидал его больше; но его личности было еще суждено возыметь значительное влияние на мою жизнь».

С.В. Шумский

С того памятного чтения приглашенные не торопились расходиться. Каждый искал возможности что-то сказать автору, перекинуться с ним хотя бы словом. И только Щепкин словно поеживался и хотел положить конец затянувшемуся прощанию. Позже он признается, как неловко ему было и за нахального опоздавшего гостя, и за шум в сенях, где все время громко перекликалась прислуга, и за хозяев, которые не сочли нужным присутствовать на таком историческом событии. Впрочем, вся Москва знала, как безразличны были Толстые к литературным талантам своего гостя. Но больше всего Михаил Семенович переживал поведение своей труппы: из ее числа пришло, дай Бог, несколько актеров, в том числе отсутствовали и некоторые исполнители, занятые в «Ревизоре». Никакие доказательства Прова Михайловича Садовского, что идет спектакль уже пятнадцать лет, что все исполнители «поустроились в ролях» и подумать не могут «сменять позицию», а уж об актрисах и говорить нечего, «папашу Щепкина» не успокаивали. И больше всего беспокоило его то, как это Николай Васильевич останется сейчас один-одинешенек и «некому будет его развеять от дурных мыслей».

М.С. Щепкин – городничий
Рисунок Э.А. Дмитриева– Мамонова. 1840-е гг.

Со временем Владимир Николаевич Давыдов напишет в своем «Рассказе о прошлом»: «…Городничего Самарин играл по традиции Щепкина, следуя всем деталям, которыми украшал великий артист роль Сквозника-Дмухановского. Впоследствии я спрашивал Ивана Васильевича, почему городничего он играет, считаясь с каноном Щепкина.
– Очень просто, – отвечал Самарин. – Щепкин много раз слышал читку роли из уст самого Гоголя и усвоил все тончайшие нюансы роли, притом Гоголь сделал ему массу указаний, которыми Щепкин гениально воспользовался. Гоголь был совершенно удовлетворен типом, созданным Щепкиным. Мне тоже казалось, глядя на Щепкина, что ничего лучшего не сделать, что это замечательное создание. Когда роль городничего перешла ко мне, я никак не мог освободиться от влияния Щепкина… Кроме того, у Щепкина была восторженность от роли, горячая любовь к материалу… У меня этого не было».

Первый приезд

Он не имел в виду приезда в старую столицу – просто направлялся через Москву на родную Полтавщину. И – конечно, хотел полюбопытствовать о впечатлении от своих «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В Петербурге их встретил слишком спокойный для молодого авторского самолюбия прием. Но ведь разыскал же его приезжавший из Московского университета профессор Михайла Петрович Погодин, сумел раскрыть М.П. псевдоним «Пасечника Рудого Панька» и передать восторги московских читателей. Погодин и был в конце июня 1832 года тем единственным московским знакомцем, на внимание и поддержку которого он мог рассчитывать, к которому просто мог зайти.

Погодин. Литография.
1850-е гг.

И.С. Аксаков. Рисунок Э.А. Дмитриева-Мамонова

Слов нет, он не рассчитал времени. В обычное лето город давно был бы пуст. Но на этот раз погода с холодом, беспрерывными дождями смешала все планы. Москвичи не торопились оставлять насиженные гнезда. Повсюду нет-нет да начинал виться дымок из труб: дома продолжали подтапливаться. Товарищеский сезон продолжался. И первое впечатление после Петербурга, которым он поделится со Щепкиным: город складывается и так из одних поместий. Кругом, за всеми бесконечными заборами цвели сады, клонилась к земле пышнейшая сирень, чуть не по колено поднималась трава.
Дом Погодина на Мясницкой (12) тянулся вдоль Златоустинского переулка. Огромный участок делился хозяйственными постройками на так называемый деловой двор (по переулку) и сад, посередине которого, фасадом к улице, располагался большой дом с непременным московским мезонином, с террасой и тремя сходами по центру особняка, а в углу сада, у самой Мясницкой, располагалась еще и затейливая беседка.

М.Н. Загоскин

Такое вольготное жилье в Петербурге не могли себе позволить все аристократы, здесь же был всего-навсего преподаватель университета, к тому же с далеко не простым «кондуитом». Сын крепостного управителя графов Строгановых, Погодин был отдан на одиннадцатом году на воспитание к типографщику А. Г. Решетникову, от которого перешел в 1-ю московскую гимназию. Успешно окончив затем Московский университет, Погодин защитил магистерскую диссертацию «О происхождении Руси», в которой выступил защитником норманнской теории в противовес теории хозарского происхождения русских князей. Горячо поддержанный Н. М. Карамзиным, он тем не менее не получил разрешения на заграничное путешествие. Комитет министров пришел к выводу, что нет «пользы посылать сего магистра в чужие края для окончания курса наук по нынешним обстоятельствам, а удобнее в университете дать то образование, которое правительству удобнее будет». В результате с 1825 года Погодину было поручено читать не русскую, но всеобщую историю для студентов первого курса.

Красная площадь

На подобном решении могли сказаться многие подробности жизни молодого Погодина. Здесь и тесная дружба в университетские годы с Ф. И. Тютчевым. Лето 1819 года друзья проводят в Теплых Станах под Москвой. Об их занятиях говорит запись погодинского дневника: «Ходил в деревню к Тютчеву, разговаривал с ним о немецкой, русской, французской литературе… О Лессинге, Шиллере, Паскале, Руссо».
В дни восстания в Москве Семеновского полка Погодин записывает: «Говорил с Загряжским, Ждановским, Кандорским, Троицким о семеновцах; с Тютчевым о молодом Пушкине, об его оде „Вольность“. К этой увлекшей обоих друзей оде Тютчев обратил строки:
Огнем свободы пламенея И заглушая звук цепей, Проснулся в лире дух Алцея – И рабства пыль слетела с ней.
А на склоне своих лет Тютчев напишет Погодину:

Стихов моих вот список безобразный -
Не заглянув в него, дарю им вас,
Не мог склонить своей я лени праздной,
Чтобы она хоть вскользь им занялась,
В наш век стихи живут два-три мгновения,
Родились утром, к вечеру умрут…
Так что ж тут хлопотать? Рука забвенья
Исправит все чрез несколько минут.

И вот этот Михайло Петрович Погодин берется показать Гоголю Москву и непременно ввести его в круг литераторов. В намеченной им череде едва ли не первое место занимает С. Т. Аксаков, еще не писатель – его литературные произведения появятся много позже, – но театральный знаток, критик и, по случайному стечению обстоятельств, цензор. Совсем недавно, в 1827 году, С. Т. Аксаков получил место цензора во вновь учрежденном Московском цензурном комитете. Впрочем, о своей непригодности к этой должности Аксаков знал с самого начала. Еще при открытии Комитета он заявил его председательствующему: «Если буквально держаться нового устава и все толковать в дурную сторону, на что устав давал полное право цензору, то мы уничтожим литературу», но что сам он «намерен толковать все в хорошую сторону».
1832 год положил конец этому виду аксаковской деятельности. Он дал разрешение на выход журнала «Европеец» со статьей Ивана Киреевского «Девятнадцатый век». Шеф жандармов журнал закрыл, поскольку решил, что под словом «просвещение» подразумевается «свобода», под «деятельностью разума» – «революция», а под «искусно отысканной срединой» – ни много ни мало «конституция».
К тому же вскоре Аксаков разрешил публикацию шуточной баллады «Двенадцать спящих будошников», в которой было усмотрено непочтительное отношение к московской полиции. Личным распоряжением Николая I Сергей Тимофеевич лишился своего места «как чиновник, вовсе не имеющий нужных для звания сего способностей».
Еще не вступив в полосу своих будущих денежных затруднений, Сергей Тимофеевич снимал в Большом Афанасьевском переулке (12), у Арбата, квартиру.
Аксаковские субботы обычно собирали всю литературную и театральную Москву. Погодин явился с Гоголем без предупреждения, ошеломив собравшихся именем нежданного гостя. «Эффект, – вспоминал Аксаков, – был сильный. Я очень сконфузился, бросился надевать сюртук, бормоча пустые слова пошлых рекомендаций». По-видимому, ту же неловкость пережил и Гоголь, он очень скоро ушел, но взяв с хозяина слово отвести его к жившему поблизости М. Н. Загоскину в ближайшие же дни.
Визит к Загоскину действительно вскоре состоялся. Аксаков и Гоголь направились в Денежный переулок, где жил писатель, пешком, и здесь впервые Аксаков узнал, какое значение имел для молодого Гоголя театр. Всю дорогу он говорил только о сцене, и было видно, что самый интерес к Загоскину вызывался у него причастностью Михаила Николаевича к театру: считанные месяцы назад он был назначен директором московской казенной сцены.
Аксаков вспоминал, каким важным было это время для Загоскина. Переехав в 1820 году в Москву, Загоскин вынужден был жить в доме своего тестя Новосельцева, на побочной дочери которого был женат. По словам Сергея Тимофеевича, «Загоскин жил в доме своего тестя в мезонине… Комнатка, в которой он меня принял, была проходная… кругом разговаривали громко, нимало не стесняясь присутствием хозяина, принимающего у себя гостя… Я понял положение бедного Загоскина посреди избалованного, наглого лакейства, в доме господина, представлявшего в себе отражение старинного русского избалованного капризного барина екатерининских времен, по-видимому, не слишком уважавшего своего зятя».
Все переменилось с выходом из печати в 1829 году «Юрия Милославского», принесшего автору ошеломляющий успех. И Загоскин тут же потратил почти весь свой немалый гонорар на приобретение в Денежном переулке (№ 5) городской усадьбы П. А. Ефимовского, друга и родственника поэта И. М. Долгорукова. Большой, хотя и одноэтажный, деревянный барский дом располагался посередине сада. Его фланкировали два небольших флигеля. По краям участка располагались многочисленные хозяйственные постройки. О размерах дома говорит то, что он был спроектирован покоем (в виде буквы «П») и имел по фасаду девять окон. Нельзя не вспомнить, что Ефимовские – графский род, связанный родственными узами с царствующим домом: за Михаилом Ефимовичем Ефимовским была замужем сестра Екатерины I – Анна Самойловна Скавронская. Из подмосковных именно Ефимовским принадлежало Одинцово.
К удивлению Аксакова, вполне дружеский по настроению визит Гоголя оказался тоже сравнительно коротким. Гоголь по преимуществу молчал, когда хозяин показывал ему редкие книги из своей библиотеки. Он как бы присматривался к хозяину, когда Загоскин начал распространяться и о своих якобы многочисленных путешествиях – москвичи давно привыкли к этому безобидному бахвальству, одной из слабостей словоохотливого писателя. По замечанию Аксакова, «Загоскина нельзя было обвинить в большой грамотности. Он даже оскорблялся излишними, преувеличенными, по его мнению, нашими похвалами, но по добродушию своему и по самолюбию человеческому, ему было приятно, что превозносимый всеми Гоголь поспешил к нему приехать. Он принял его с отверстыми объятиями, с криком и похвалами, бил кулаком в спину, называл хомяком, сусликом и пр., и пр., одним словом, был вполне любезен по-своему. Загоскин говорил без умолку о себе: о множестве своих занятий, о бесчисленном количестве прочитанных им книг, о своих археологических трудах, о пребывании в чужих краях (он не был далее Данцига), о том, что изъездил вдоль и поперек всю Русь и пр. и пр. Все знают, что это совершенный вздор и что ему искренно верил один Загоскин. Гоголь понял это сразу и говорил с хозяином как будто век с ним жил, совершенно в пору и в меру… Я сидел молча и забавлялся этой сценой. Но Гоголю она наскучила довольно скоро: он вдруг вынул часы и сказал, что ему пора идти, обещал забежать еще как-нибудь и ушел».
Дружба двух писателей не сложилась, зато в «Ревизоре» появилось не только упоминание о романе «Юрий Милославский», но и блистательный образ Хлестакова. Кто знает, таким ли бы он сложился, если бы не визит в усадьбу в Денежном переулке.
Уже без чьей-либо поддержки Гоголь предпринимает поездку в Большой Спасский переулок к самому «папаше Щепкину». Этот переулок должен был бы стать мемориальным. Во время первого визита к Щепкину Гоголя в соседней усадьбе, бывшей Валуевых, на углу Садового кольца, живет со своей семьей И. С. Тургенев. Рядом, в полуподвальном этаже домика просвирни местной церкви, пройдет детство Марии Николаевны Ермоловой. Здесь перебывает весь цвет русской литературы и театра. Но – ни одного из этих домов больше не существует. Все они, исключительно в целях благоустройства и развития города, были снесены во второй половине ХХ века. В полном смысле слова, на наших глазах.

* * *

Памятник… охраняется государством…

Из текста охранных досок

Навал искореженного железа. Ржавые трубы. Осколки досок. Клочья ватных матрасов. Перепачканные погнутые бидоны. Сломанные деревья. Густой запах грязи и гнили… Свалка была самой обыкновенной. Хотя в чем-то и не совсем обыкновенной. На валявшихся осколках мраморной плиты с обрывками мемориального текста можно было прочесть подпись: «Всероссийское театральное общество», и свалка находилась в десяти минутах ходьбы от этого самого общества. И еще на таком же расстоянии от Малого театра и Центрального совета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры – улица Ермоловой, 16. Правда, о номере можно было только догадываться. В мае 1985 года адрес стал условным. Только темный абрис на глухой стене соседнего строения напоминал о стоявшем здесь когда-то доме – памятнике национальной и мировой культуры, состоявшем на охране государства, воспроизведенном в сотнях изданий по истории русского театра, литературы, науки и самой Москвы. Ампирный особняк с мезонином в пышных зарослях цветов и деревьев – Щепкинское гнездо. Разве кто-нибудь представлял себе без него старую столицу!
Без малого два десятилетия «ломоносовская», по выражению А. И. Южина, натура великого Щепкина собирала здесь цвет культурной России. Профессора Московского университета, Гоголь, Белинский, Герцен, Огарев, Грановский, Аксаков, Загоскин, Станкевич, Кольцов, Тургенев, композиторы Варламов и Верстовский, плеяда живописцев во главе с Карлом Брюлловым, актеры казенной и провинциальной сцены… Сколько их было – гостей и завсегдатаев Щепкинского гнезда!
О Пушкине надо говорить отдельно. Он бывал в Большом Спасском переулке (старое название улицы) не раз, преисполненный живейшей симпатии к хозяину. Это Щепкин получил от него разрешение поставить в свой петербургский бенефис в июне I832 года инсценировку «Цыган». И это любимому артисту принес поэт в его дом тетрадь для будущих «Записок актера», собственноручно вписал в нее первые слова. А каким уютным был дом!
Просторный двор в яркой зелени газона. Грядки пышнейших цветов. Черно-лиловая сирень, застившая в своем буйном цветении все окна. Пара ступенек скрипучего крыльца. Прихожая без прислуги. Широко распахнутые в залу двери. Стол на несколько десятков человек. Хозяева привечали и искавших работу актеров, и тех из них, кто отжил на сцене свой век, и бесчисленных нуждавшихся в поддержке родственников. Отказа не бывало.
И вот на пороге незнакомец с пышно взбитым по последней моде хохолком, в клетчатых панталонах и сюртуке с металлическими пуговицами. Никаких вопросов. Одни приветливые любопытные лица. И навстречу им полуспетая, полупроговоренная нежданным гостем, шутливая украинская песня:

Ходит гарбуз по городу,
Пытает своего роду:
Ой, чи живы, чи здоровы,
Вси родичи гарбузовы.

Восторгу Щепкина, когда он узнал, что перед ним автор только что вышедших «Вечеров на хуторе близ Диканьки», не было конца. Сердечная дружба завязалась с первого взгляда.
Все было здесь просто и Гоголю по душе. Обеды – щи и гречневая каша с куском отварной говядины. Жженка, которую будет варить сам Гоголь. А рассказы хозяина! Сколько историй он знал и как умел их преподать! Комедия – родилась ли бы она у Гоголя без общения с великим актером и уж во всяком случае оказалась бы иной.
Вопрос о будущем Щепкинского гнезда представлялся очевидным – конечно, музей! 2 ноября 1976 года последовало решение Исполкома Моссовета за № 2346 о передаче дома Всероссийскому театральному обществу, и началось отселение жильцов. Все выглядело вполне благополучно – на бумаге. На бумаге, которую подпишет спустя 10 лет зампред ВТО М. А. Светлакова, будет изложено, что дом был необходимым образом законсервирован и взят под охрану. А в действительности?
Последний из его жильцов обрывал телефоны ВООПИК, Малого театра и Главного управления культуры Исполкома Моссовета: «Примите меры к охране: уеду – сожгут». К тому же с незапамятных времен в доме находилось около 20 предметов красного дерева: «Спасите мебель. Ведь она 1830– 1840-х годов – пригодится для будущего музея». Ни одна из названных организаций подобных забот на себя не приняла.
Через несколько недель после выезда последнего жильца вспыхнул пожар. Причина – неотключенная энергосеть. Пожары продолжались и в дальнейшем: близость Центрального рынка говорила сама за себя. Никакой охраны не существовало. Общественники своими силами пытались заколачивать постоянно вскрывавшиеся окна и двери. Особенно беспокойных успокаивали в районе и в ВТО заверениями, что идет работа над технической документацией, ждать осталось недолго.
Но только в 1981 году документация была выдана заказчику Спецпроектреставрацией, на 1982 год дом включили в план работ Моспроектреставрации. Оставалось строить, но…
Пройдет еще два года якобы в поисках древесины необходимого сечения, а в 1984 году ВТО обратится к Главному управлению культуры за разрешением вообще заменить дерево при реставрации кирпичом. Практически это означало уничтожить памятник и соорудить очередной новодел, которыми так стремительно стала заполняться для облегчения задач реставраторов Москва.
Борьба за сохранение памятника – не превращается ли она при этом условии в борьбу за его уничтожение? Возведенный заново дом Шаляпина на Новинском бульваре – улице Чайковского, не имеет отношения к великому певцу. В этих стенах Шаляпин не жил и не работал. Новый – именно новый! – дом всегда лишь музейное помещение для условной биографической экспозиции. Разница между яблоком и муляжом яблока – неужели не очевидна подобная несопоставимость, тем более если речь идет о человеческой памяти, эмоциях, обращении к прошлому?
И каждый раз очередная подделка оправдывается техническими трудностями подлинной реставрации: «Вот когда-нибудь, со временем, может быть, наши потомки сумеют…» Но потомки ничего не смогут суметь, какими бы ни были достигнутые ими вершины научных знаний и технического умения. Причина проста – мы не оставляем им материалов для анализа, для более глубокого и на новом научном уровне прочтения материалов, для исправления, наконец, наших ошибок, недоработок, простой некомпетентности. Скажем точнее, не оставляем следов прошлого.
Итак, в 1984 году ВТО получило желанное разрешение на «перевод дома» в кирпич и снова не приступило к работам ввиду необходимости коррекций к проекту, связанных с переменой материалов. Девять лет постепенной, у всех на глазах, гибели дома! Практически лишенного хозяина, практически представлявшего балласт для той организации, для которой должен был составлять самую большую, ни с чем не сравнимую ценность.
Должен был бы! Никакого наклонения, кроме сослагательного здесь не применить. Потому что каждое учреждение – это не только определенные функции и идеи, но это прежде всего люди. Люди, превращающие или нет эту идею в смысл своей профессиональной деятельности и, в идеальном варианте, своей личной жизни. Впрочем, почему в идеальном – в единственно возможном, когда человек становится профессионалом в подлинном смысле этого слова со всей мерой чувства ответственности и порядочности, которую профессионализм предполагает.

Он не имел в виду приезда в старую столицу – просто направлялся через Москву на родную Полтавщину. И – конечно, хотел полюбопытствовать о впечатлении от своих «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В Петербурге их встретил слишком спокойный для молодого авторского самолюбия прием. Но ведь разыскал же его приезжавший из Московского университета профессор Михайла Петрович Погодин, сумел раскрыть М.П. псевдоним «Пасечника Рудого Панька» и передать восторги московских читателей. Погодин и был в конце июня 1832 года тем единственным московским знакомцем, на внимание и поддержку которого он мог рассчитывать, к которому просто мог зайти.

Красная площадь

На подобном решении могли сказаться многие подробности жизни молодого Погодина. Здесь и тесная дружба в университетские годы с Ф. И. Тютчевым. Лето 1819 года друзья проводят в Теплых Станах под Москвой. Об их занятиях говорит запись погодинского дневника: «Ходил в деревню к Тютчеву, разговаривал с ним о немецкой, русской, французской литературе… О Лессинге, Шиллере, Паскале, Руссо».

В дни восстания в Москве Семеновского полка Погодин записывает: «Говорил с Загряжским, Ждановским, Кандорским, Троицким о семеновцах; с Тютчевым о молодом Пушкине, об его оде „Вольность“. К этой увлекшей обоих друзей оде Тютчев обратил строки:

Огнем свободы пламенея И заглушая звук цепей, Проснулся в лире дух Алцея – И рабства пыль слетела с ней.

А на склоне своих лет Тютчев напишет Погодину:

Стихов моих вот список безобразный -

Не заглянув в него, дарю им вас,

Не мог склонить своей я лени праздной,

Чтобы она хоть вскользь им занялась,

В наш век стихи живут два-три мгновения,

Родились утром, к вечеру умрут…

Так что ж тут хлопотать? Рука забвенья

Исправит все чрез несколько минут.

И вот этот Михайло Петрович Погодин берется показать Гоголю Москву и непременно ввести его в круг литераторов. В намеченной им череде едва ли не первое место занимает С. Т. Аксаков, еще не писатель – его литературные произведения появятся много позже, – но театральный знаток, критик и, по случайному стечению обстоятельств, цензор. Совсем недавно, в 1827 году, С. Т. Аксаков получил место цензора во вновь учрежденном Московском цензурном комитете. Впрочем, о своей непригодности к этой должности Аксаков знал с самого начала. Еще при открытии Комитета он заявил его председательствующему: «Если буквально держаться нового устава и все толковать в дурную сторону, на что устав давал полное право цензору, то мы уничтожим литературу», но что сам он «намерен толковать все в хорошую сторону».

1832 год положил конец этому виду аксаковской деятельности. Он дал разрешение на выход журнала «Европеец» со статьей Ивана Киреевского «Девятнадцатый век». Шеф жандармов журнал закрыл, поскольку решил, что под словом «просвещение» подразумевается «свобода», под «деятельностью разума» – «революция», а под «искусно отысканной срединой» – ни много ни мало «конституция».

К тому же вскоре Аксаков разрешил публикацию шуточной баллады «Двенадцать спящих будошников», в которой было усмотрено непочтительное отношение к московской полиции. Личным распоряжением Николая I Сергей Тимофеевич лишился своего места «как чиновник, вовсе не имеющий нужных для звания сего способностей».

Еще не вступив в полосу своих будущих денежных затруднений, Сергей Тимофеевич снимал в Большом Афанасьевском переулке (12), у Арбата, квартиру.

Аксаковские субботы обычно собирали всю литературную и театральную Москву. Погодин явился с Гоголем без предупреждения, ошеломив собравшихся именем нежданного гостя. «Эффект, – вспоминал Аксаков, – был сильный. Я очень сконфузился, бросился надевать сюртук, бормоча пустые слова пошлых рекомендаций». По-видимому, ту же неловкость пережил и Гоголь, он очень скоро ушел, но взяв с хозяина слово отвести его к жившему поблизости М. Н. Загоскину в ближайшие же дни.

Визит к Загоскину действительно вскоре состоялся. Аксаков и Гоголь направились в Денежный переулок, где жил писатель, пешком, и здесь впервые Аксаков узнал, какое значение имел для молодого Гоголя театр. Всю дорогу он говорил только о сцене, и было видно, что самый интерес к Загоскину вызывался у него причастностью Михаила Николаевича к театру: считанные месяцы назад он был назначен директором московской казенной сцены.

Аксаков вспоминал, каким важным было это время для Загоскина. Переехав в 1820 году в Москву, Загоскин вынужден был жить в доме своего тестя Новосельцева, на побочной дочери которого был женат. По словам Сергея Тимофеевича, «Загоскин жил в доме своего тестя в мезонине… Комнатка, в которой он меня принял, была проходная… кругом разговаривали громко, нимало не стесняясь присутствием хозяина, принимающего у себя гостя… Я понял положение бедного Загоскина посреди избалованного, наглого лакейства, в доме господина, представлявшего в себе отражение старинного русского избалованного капризного барина екатерининских времен, по-видимому, не слишком уважавшего своего зятя».

Все переменилось с выходом из печати в 1829 году «Юрия Милославского», принесшего автору ошеломляющий успех. И Загоскин тут же потратил почти весь свой немалый гонорар на приобретение в Денежном переулке (№ 5) городской усадьбы П. А. Ефимовского, друга и родственника поэта И. М. Долгорукова. Большой, хотя и одноэтажный, деревянный барский дом располагался посередине сада. Его фланкировали два небольших флигеля. По краям участка располагались многочисленные хозяйственные постройки. О размерах дома говорит то, что он был спроектирован покоем (в виде буквы «П») и имел по фасаду девять окон. Нельзя не вспомнить, что Ефимовские – графский род, связанный родственными узами с царствующим домом: за Михаилом Ефимовичем Ефимовским была замужем сестра Екатерины I – Анна Самойловна Скавронская. Из подмосковных именно Ефимовским принадлежало Одинцово.

К удивлению Аксакова, вполне дружеский по настроению визит Гоголя оказался тоже сравнительно коротким. Гоголь по преимуществу молчал, когда хозяин показывал ему редкие книги из своей библиотеки. Он как бы присматривался к хозяину, когда Загоскин начал распространяться и о своих якобы многочисленных путешествиях – москвичи давно привыкли к этому безобидному бахвальству, одной из слабостей словоохотливого писателя. По замечанию Аксакова, «Загоскина нельзя было обвинить в большой грамотности. Он даже оскорблялся излишними, преувеличенными, по его мнению, нашими похвалами, но по добродушию своему и по самолюбию человеческому, ему было приятно, что превозносимый всеми Гоголь поспешил к нему приехать. Он принял его с отверстыми объятиями, с криком и похвалами, бил кулаком в спину, называл хомяком, сусликом и пр., и пр., одним словом, был вполне любезен по-своему. Загоскин говорил без умолку о себе: о множестве своих занятий, о бесчисленном количестве прочитанных им книг, о своих археологических трудах, о пребывании в чужих краях (он не был далее Данцига), о том, что изъездил вдоль и поперек всю Русь и пр. и пр. Все знают, что это совершенный вздор и что ему искренно верил один Загоскин. Гоголь понял это сразу и говорил с хозяином как будто век с ним жил, совершенно в пору и в меру… Я сидел молча и забавлялся этой сценой. Но Гоголю она наскучила довольно скоро: он вдруг вынул часы и сказал, что ему пора идти, обещал забежать еще как-нибудь и ушел».

Дружба двух писателей не сложилась, зато в «Ревизоре» появилось не только упоминание о романе «Юрий Милославский», но и блистательный образ Хлестакова. Кто знает, таким ли бы он сложился, если бы не визит в усадьбу в Денежном переулке.

Уже без чьей-либо поддержки Гоголь предпринимает поездку в Большой Спасский переулок к самому «папаше Щепкину». Этот переулок должен был бы стать мемориальным. Во время первого визита к Щепкину Гоголя в соседней усадьбе, бывшей Валуевых, на углу Садового кольца, живет со своей семьей И. С. Тургенев. Рядом, в полуподвальном этаже домика просвирни местной церкви, пройдет детство Марии Николаевны Ермоловой. Здесь перебывает весь цвет русской литературы и театра. Но – ни одного из этих домов больше не существует. Все они, исключительно в целях благоустройства и развития города, были снесены во второй половине ХХ века. В полном смысле слова, на наших глазах.* * *

Памятник… охраняется государством…

Из текста охранных досок

Навал искореженного железа. Ржавые трубы. Осколки досок. Клочья ватных матрасов. Перепачканные погнутые бидоны. Сломанные деревья. Густой запах грязи и гнили… Свалка была самой обыкновенной. Хотя в чем-то и не совсем обыкновенной. На валявшихся осколках мраморной плиты с обрывками мемориального текста можно было прочесть подпись: «Всероссийское театральное общество», и свалка находилась в десяти минутах ходьбы от этого самого общества. И еще на таком же расстоянии от Малого театра и Центрального совета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры – улица Ермоловой, 16. Правда, о номере можно было только догадываться. В мае 1985 года адрес стал условным. Только темный абрис на глухой стене соседнего строения напоминал о стоявшем здесь когда-то доме – памятнике национальной и мировой культуры, состоявшем на охране государства, воспроизведенном в сотнях изданий по истории русского театра, литературы, науки и самой Москвы. Ампирный особняк с мезонином в пышных зарослях цветов и деревьев – Щепкинское гнездо. Разве кто-нибудь представлял себе без него старую столицу!

Без малого два десятилетия «ломоносовская», по выражению А. И. Южина, натура великого Щепкина собирала здесь цвет культурной России. Профессора Московского университета, Гоголь, Белинский, Герцен, Огарев, Грановский, Аксаков, Загоскин, Станкевич, Кольцов, Тургенев, композиторы Варламов и Верстовский, плеяда живописцев во главе с Карлом Брюлловым, актеры казенной и провинциальной сцены… Сколько их было – гостей и завсегдатаев Щепкинского гнезда!

О Пушкине надо говорить отдельно. Он бывал в Большом Спасском переулке (старое название улицы) не раз, преисполненный живейшей симпатии к хозяину. Это Щепкин получил от него разрешение поставить в свой петербургский бенефис в июне I832 года инсценировку «Цыган». И это любимому артисту принес поэт в его дом тетрадь для будущих «Записок актера», собственноручно вписал в нее первые слова. А каким уютным был дом!

Просторный двор в яркой зелени газона. Грядки пышнейших цветов. Черно-лиловая сирень, застившая в своем буйном цветении все окна. Пара ступенек скрипучего крыльца. Прихожая без прислуги. Широко распахнутые в залу двери. Стол на несколько десятков человек. Хозяева привечали и искавших работу актеров, и тех из них, кто отжил на сцене свой век, и бесчисленных нуждавшихся в поддержке родственников. Отказа не бывало.

И вот на пороге незнакомец с пышно взбитым по последней моде хохолком, в клетчатых панталонах и сюртуке с металлическими пуговицами. Никаких вопросов. Одни приветливые любопытные лица. И навстречу им полуспетая, полупроговоренная нежданным гостем, шутливая украинская песня:

Ходит гарбуз по городу,

Пытает своего роду:

Ой, чи живы, чи здоровы,

Вси родичи гарбузовы.

Восторгу Щепкина, когда он узнал, что перед ним автор только что вышедших «Вечеров на хуторе близ Диканьки», не было конца. Сердечная дружба завязалась с первого взгляда.

Все было здесь просто и Гоголю по душе. Обеды – щи и гречневая каша с куском отварной говядины. Жженка, которую будет варить сам Гоголь. А рассказы хозяина! Сколько историй он знал и как умел их преподать! Комедия – родилась ли бы она у Гоголя без общения с великим актером и уж во всяком случае оказалась бы иной.

Вопрос о будущем Щепкинского гнезда представлялся очевидным – конечно, музей! 2 ноября 1976 года последовало решение Исполкома Моссовета за № 2346 о передаче дома Всероссийскому театральному обществу, и началось отселение жильцов. Все выглядело вполне благополучно – на бумаге. На бумаге, которую подпишет спустя 10 лет зампред ВТО М. А. Светлакова, будет изложено, что дом был необходимым образом законсервирован и взят под охрану. А в действительности?

Последний из его жильцов обрывал телефоны ВООПИК, Малого театра и Главного управления культуры Исполкома Моссовета: «Примите меры к охране: уеду – сожгут». К тому же с незапамятных времен в доме находилось около 20 предметов красного дерева: «Спасите мебель. Ведь она 1830– 1840-х годов – пригодится для будущего музея». Ни одна из названных организаций подобных забот на себя не приняла.

Через несколько недель после выезда последнего жильца вспыхнул пожар. Причина – неотключенная энергосеть. Пожары продолжались и в дальнейшем: близость Центрального рынка говорила сама за себя. Никакой охраны не существовало. Общественники своими силами пытались заколачивать постоянно вскрывавшиеся окна и двери. Особенно беспокойных успокаивали в районе и в ВТО заверениями, что идет работа над технической документацией, ждать осталось недолго.

Но только в 1981 году документация была выдана заказчику Спецпроектреставрацией, на 1982 год дом включили в план работ Моспроектреставрации. Оставалось строить, но…

Пройдет еще два года якобы в поисках древесины необходимого сечения, а в 1984 году ВТО обратится к Главному управлению культуры за разрешением вообще заменить дерево при реставрации кирпичом. Практически это означало уничтожить памятник и соорудить очередной новодел, которыми так стремительно стала заполняться для облегчения задач реставраторов Москва.

Борьба за сохранение памятника – не превращается ли она при этом условии в борьбу за его уничтожение? Возведенный заново дом Шаляпина на Новинском бульваре – улице Чайковского, не имеет отношения к великому певцу. В этих стенах Шаляпин не жил и не работал. Новый – именно новый! – дом всегда лишь музейное помещение для условной биографической экспозиции. Разница между яблоком и муляжом яблока – неужели не очевидна подобная несопоставимость, тем более если речь идет о человеческой памяти, эмоциях, обращении к прошлому?

И каждый раз очередная подделка оправдывается техническими трудностями подлинной реставрации: «Вот когда-нибудь, со временем, может быть, наши потомки сумеют…» Но потомки ничего не смогут суметь, какими бы ни были достигнутые ими вершины научных знаний и технического умения. Причина проста – мы не оставляем им материалов для анализа, для более глубокого и на новом научном уровне прочтения материалов, для исправления, наконец, наших ошибок, недоработок, простой некомпетентности. Скажем точнее, не оставляем следов прошлого.

Итак, в 1984 году ВТО получило желанное разрешение на «перевод дома» в кирпич и снова не приступило к работам ввиду необходимости коррекций к проекту, связанных с переменой материалов. Девять лет постепенной, у всех на глазах, гибели дома! Практически лишенного хозяина, практически представлявшего балласт для той организации, для которой должен был составлять самую большую, ни с чем не сравнимую ценность.

Должен был бы! Никакого наклонения, кроме сослагательного здесь не применить. Потому что каждое учреждение – это не только определенные функции и идеи, но это прежде всего люди. Люди, превращающие или нет эту идею в смысл своей профессиональной деятельности и, в идеальном варианте, своей личной жизни. Впрочем, почему в идеальном – в единственно возможном, когда человек становится профессионалом в подлинном смысле этого слова со всей мерой чувства ответственности и порядочности, которую профессионализм предполагает.

В апреле 1985 года начальник жилищного отдела Свердловского района Москвы А. С. Гриднев дает указание в связи с подготовкой района к первомайским праздникам и в преддверии XXVII съезда партии дом Щепкина… снести. Нарушение закона? Слишком очевидное. Но на помощь поспешит зампред Свердловского райисполкома В. И. Лапонин. Дом, по его словам, все равно предполагалось сносить для «воспроизведения в кирпиче», а раз арендатор не сумел навести в нем порядка, то его нужно примерно наказать – сносом здания. Эдакий небольшой межведомственный инцидент, в конце концов устраивавший обе стороны.

Зампред вынужден зафиксировать в соответствующем документе незаконный и несогласованный снос памятника союзного значения, но одновременно обратиться в Совмин РСФСР с ходатайством снять дом Щепкина с государственной охраны и освободить ВТО от необходимости его восстановления. Никто не поднимет вопроса об уголовной или хотя бы административной ответственности за гибель памятника. Боле того – на помощь придет Государственная инспекция по охране памятников. Ее методический совет примет поддержанное Центральным советом ВООПИК решение: просить об установлении мемориального статуса для территорий, на которой стоял дом, и поставить мемориальный знак о том, что здесь находился дом Щепкина. Абсурд? К сожалению, широко распространившаяся практика.