Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В начале июня Россия отмечала столетие самой удачной и знаменитой операции Первой мировой войны, вошедшей в историю как Брусиловский прорыв. Об этих событиях и их значении было рассказано в предыдущей статье. На очереди рассказ о судьбе генерала Алексея Алексеевича Брусилова - фигуре яркой и трагической.

Выдающийся полководец - всегда сильная и яркая личность, а такие люди редко бывают однозначными. Вот и Алексей Алексеевич Брусилов оставил после себя сложную и во многом противоречивую память - одни его боготворят, другие относятся скептически. Наверное, это было неизбежно, ведь ему выпало жить в эпоху, которая словно бульдозером ломала судьбы людей, низвергала кумиров, переворачивала вверх дном казалось бы незыблемые моральные и нравственные ценности.

Брусилов всю жизнь служил России, даже когда она практически перестала существовать. На этом пути он дошел до вершины воинской карьеры - стал Верховным главнокомандующим русской армией. Но оказалось, что он принял командование на уже безнадежно тонущем корабле. Новая Россия не пожелала продолжать великую войну, ставшую делом жизни Брусилова, и вступила в схватку сама с собой. Для настоящего русского генерала и патриота это была страшная трагедия. Последние 10 лет жизни Брусилова - между триумфальной наступательной фронтовой операцией и его уходом из земной жизни - стали жесточайшим испытанием для старого воина, но они показали высоту его духа и истинную любовь к Отечеству, без которого он себя не мыслил.

Прирожденный кавалерист

Жизненный путь Брусилова прям как кавалерийская пика, хотя и не так однозначен, как это может показаться на первый взгляд. Он родился в генеральской семье, с детства выбрал карьеру офицера и достиг на этом пути наивысшего успеха. И в плане продвижения по службе, и в величии успехов, и в признании как начальственном, так и народном. Он вкусил славу, почет и уважение, к слову, вполне заслуженные. С другой стороны, жизнь его была отнюдь не простой. Его отец умер, когда Алексею было всего шесть лет. А вскоре ушла из жизни и его мама. Алексея, а также его младших братьев Бориса и Льва приютила семья их тети и дяди, жившая в Кутаиси. Там в Грузии и прошло детство будущего генерала.

Генерал А.А. Брусилов (русская открытка)
Изображение: репродукция Владимира Бойко / Russian Look / Globallookpress.com

В 14 лет Алексей отправился в Санкт-Петербург в Пажеский корпус, куда был записан по ходатайству своего крестного, царского наместника на Кавказе фельдмаршала князя А.И. Барятинского. Учился он не слишком прилежно, но окончил это элитное учреждение. Правда, выпущен был не в гвардию, а в обычный 16-й драгунский Тверской полк, расквартированный на Кавказе. Сам Алексей Алексеевич в мемуарах объясняет это нехваткой средств для столичной жизни, исследователи же склонны связывать такое распределение с довольно посредственными оценками. Кстати, Тверской полк был расквартирован совсем близко от родных мест молодого офицера, и, видимо, желание быть рядом с семьей тоже сыграло определенную роль. Вскоре Брусилову довелось принять участие в военных действиях, в которых молодой офицер отличился, заслужив за «дела с турками» три боевых ордена и повышение по службе.

После войны, в 1881 году, последовала командировка в учебный эскадрон офицерской кавалерийской школы в Санкт-Петербурге - своего рода курсы повышения квалификации для перспективных офицеров. Брусилов показал себя отменным специалистом в берейторском искусстве и получил предложение войти в число постоянного преподавательского состава школы. Последующая четверть века его жизни и карьеры была связана именно с Офицерской кавалерийской школой, в которой Брусилов проделал путь от слушателя до начальника и от ротмистра до генерала. Лишь в 1906 году он вернулся к полевой службе, приняв командование 2-й гвардейской кавалерийской дивизией. Затем было командование полевым корпусом, армией в начале войны, фронтом с марта 1916-го и всей русской армией с мая 1917 года.

1915 год. Командующий 8-й армией Юго-Западного фронта генерал-адъютант А.А. Брусилов осматривает пулеметный взвод
Фото: пресс-служба Минобороны РФ

Карьера не совсем типичная - большую ее часть Брусилов учил офицерскую элиту кавалерийскому искусству, а не «тянул лямку» в далеких гарнизонах. Он не прошел обычную школу эскадронного и полкового командира, не обучался тактике в академии Генштаба. Вроде бы он был практик, но очень узкий - кавалерийский. Эту узость и отсутствие глубокой академической подготовки ему часто ставили в вину.

С другой стороны, он был лишен зашоренности и догматизма, который часто присущ как кабинетным генералам-теоретикам, так и провинциальным гарнизонным офицерам. Может быть, именно благодаря этому в голове Брусилова зародились мысли о совершенно нетрадиционной, даже революционной тактике наступления, которые сначала так испугали его коллег, а потом оказались победоносными.

Был педантичен и требовал предельной точности

Характер у будущего знаменитого полководца был непростой. По воспоминаниям современников, он был очень прям и суров в оценках, часто обижал коллег резкими отзывами и суждениями. Был педантичен и требовал от других предельной точности и конкретности. Мягкость и деликатность к его достоинствам не относились, во всяком случае в том, что касалось службы. Брусилов не стеснялся докладывать о просчетах своих прямых командиров вышестоящему начальству, за что был не раз обвинен (косвенно) в интриганстве и карьеризме. С начальством, в особенности из монаршей семьи, был учтив, по мнению некоторых, даже подобострастен. Иногда позволял себе неожиданные поступки.

Генерал от кавалерии А.А. Брусилов среди офицеров штаба 8-й армии
Фото: пресс-служба Минобороны РФ
Сидит: А.А. Брусилов. Стоят, слева направо: подполковник Д.В. Хабаев (адъютант А.А. Брусилова), полковник Р.Н. Яхонтов (штаб-офицер для поручений), штабс-ротмистр А.А. Брусилов-младший (сын А.А. Брусилова), капитан Е.Н. Байдак (адъютант А.А. Брусилова). Август 1914 года.

Вот, например, что вспоминал протопресвитер русской императорской армии Г.И. Шавельский: «Когда великий князь Николай Николаевич, только что на маневрах разнесший Брусилова (тогда начальника 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии) за завтраком обратился к нему с ласковым словом, то Брусилов схватил руку великого князя и поцеловал ее. То же проделал он, когда в апреле 1916 года под Перемышлем Государь поздравил его генерал-адъютантом».

Два воина

Многие поступки и особенности поведения Брусилова вызывают невольные ассоциации с его великим предшественником Александром Васильевичем Суворовым. Тот тоже был потомственным военным и тоже не мыслил иной карьеры. Похожи они даже внешне - оба невысокие, худощавые и подтянутые, жилистые и выносливые. И Суворов, и Брусилов были исключительно требовательны к подчиненным, не чурались жестких дисциплинарных мер, в то же время были любимы солдатами, которые шли за них в огонь и в воду. Оба новаторы в военном деле, не стеснялись смело «ломать стереотипы», брать на себя ответственность. Честолюбия у них было в избытке, что свойственно всем настоящим карьерным офицерам. И нелепые на первый взгляд поступки тоже присущи были обоим.

Суворова ведь современники воспринимали очень неоднозначно, почти как «шута горохового». Уже потом со временем общепринятая биография великого полководца очистилась от некоторых особо одиозных историй, приобретя героизированный и даже несколько идеализированный облик. У Брусилова тоже недоброжелателей хватало, посему и трактовки его деяний были разными. Причем личность полководца не подвергалась официальной канонизации, и из него не старались пропагандистскими методами сделать национального героя. Он ведь оказался своим среди чужих и чужим среди своих - ни белый, ни красный, ни монархист, ни революционер. И это многое объясняет в разнообразии трактовок.

А.А. Брусилов и Великий князь Георгий Михайлович
Фото: Wikipedia.org
Командующий 8-й армией генерал-от-кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов (без головного убора) стоит перед Великим князем Георгием Михайловичем (сидит в автомобиле «Бенц»). Конец мая - июль 1915 года. Место не указано (князь приехал к Брусилову в штаб 8-й русской армии). Вероятно, Самбор.

За Отечество без царя

Брусилов был верен царскому правительству, во всяком случае, идеологически. Он с детства впитал девиз «За веру, царя и Отечество», не мыслил иного пути для России и был ему верен. Наверное, этим и объясняется его почтение к императорской фамилии, как к сакральным правителям страны. Хотя личные отношения с Николаем Вторым у полководца были сложные, особенно с того момента, как император возглавил действующую армию. Брусилова раздражала нерешительность Верховного главнокомандующего, из-за чего фронты действовали вразнобой - когда Юго-Западный наступал, Западный и Северный стояли на месте. Организовать совместные действия, принудить командующих общие задачи ставить выше локальных Николай не мог. Он просил, уговаривал, генералы с ним спорили и торговались, а драгоценное время уходило. Мягкотелость главковерха дорого обходилась его армии.

Кстати, в этом своем отношении к последнему императору Брусилов был не одинок. Неслучайно в феврале 1917-го никто из высшего командования не поддержал зашатавшуюся власть. В штабной вагон Николая почти единовременно поступили телеграммы от всех командующих фронтами (Сахаров, Брусилов, Эверт, Рузский) с просьбой мирно отречься от престола, после чего он и понял бесполезность сопротивления. Даже начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Васильевич Алексеев и великий князь Николай Николаевич не видели иного выхода. Так можно ли считать их всех изменниками? Может быть, действительно другого варианта уже не было?

Июнь 1916 года. Брусиловский прорыв. Русская пехота идет в атаку
Изображение: World History Archive / Globallookpress.com

Брусилов принял Февральскую революцию если не восторженно, то, во всяком случае, с большим оптимизмом. С его точки зрения, перемены должны были содействовать скорейшему победоносному завершению войны, о политике же он особенно не задумывался, считая, что этот вопрос можно отложить. По крайней мере, так он пишет в своих мемуарах.

Главнокомандующим был назначен генерал Алексеев, армия начала готовиться к летнему наступлению, которое должно было стать победным. Тогда еще никто не понимал, сколь разрушительным окажется влияние революции на армию, каким страшным бедствием станет политизация и как молниеносно боеспособность разагитированных частей упадет до нуля. Оторванные от столицы генералы и офицеры не очень разбирались в тонкостях политической борьбы, не понимали, кто из представителей новых органов власти хотят помочь фронту, а кто, наоборот, стремится его разрушить. Когда разобрались, было уже поздно - солдаты фактически вышли из подчинения. Власть перешла к полковым комитетам, в которых наибольшим авторитетом пользовались те, кто призывал к немедленному концу войны. Безнаказанные убийства офицеров, стремившихся навести порядок, стали привычным делом.

Нельзя сказать, что генералитет не понимал того, что происходит. Но руки военачальников были связаны политиканством гражданских властей, которые в популистских целях старались играть с солдатами в демократию. Дисциплинарные и телесные наказания были отменены, за них офицеров жестко карали. Единственным легальным противовесом, который могло позволить себе командование, стало создание ударных батальонов, или батальонов смерти. В них добровольно набирали самых стойких и, главное, желавших исполнять приказы солдат. Брусилов был одним из инициаторов этого движения. Но, конечно, этого было недостаточно.

В мае Алексеев по болезни вынужден был покинуть Ставку. О том, кто его заменит, особых дискуссий не было - самым популярным и знаменитым военачальником для всех был генерал Брусилов. Он принял назначение с воодушевлением и надеждой на успех. Но наступление было сорвано. Солдаты не желали воевать, митинговали или откровенно саботировали приказы. Дезертирство приобрело чудовищные масштабы.

Русская пехота на марше
Фото: Wikipedia.org

«Части 28-й пехотной дивизии подошли для занятия исходного положения лишь за 4 часа до атаки, причем из 109-го полка дошло лишь две с половиной роты с 4 пулеметами и 30 офицерами; 110-й полк дошел в половинном составе; два батальона 111-го полка, занявших щели, отказались от наступления; в 112-м полку солдаты целыми десятками уходили в тыл (…).

Части 29-й дивизии не успели своевременно занять исходное положение, так как солдаты, вследствие изменившегося настроения, шли неохотно вперед. За четверть часа до назначенного начала атаки правофланговый 114-й полк отказался наступать; пришлось двинуть на его место Эриванский полк из корпусного резерва. По невыясненным еще причинам 116-й и 113-й полки также своевременно не двинулись (…). После неудачи утечка солдат стала все возрастать и к наступлению темноты достигла огромных размеров. Солдаты, усталые, изнервничавшиеся, не привыкшие к боям и грохоту орудий после стольких месяцев затишья, бездеятельности, братания и митингов, толпами покидали окопы, бросая пулеметы, оружие и уходили в тыл (…).

Трусость и недисциплинированность некоторых частей дошла до того, что начальствующие лица вынуждены были просить нашу артиллерию не стрелять, так как стрельба своих орудий вызывала панику среди солдат.

(…) В некоторых полках боевая линия занята лишь командиром полка, со своим штабом и несколькими солдатами» (А.И. Деникин. «Очерки русской смуты»).

Наступление провалилось. Брусилов ездил по полкам, агитировал, уговаривал, но все было тщетно. Армия фактически перестала существовать.

Тогда Брусилов обратился к Думе с требованием разрешить использование заградотрядов и применение оружия к дезертирам, как это было во время «великого отступления» 1915 года. В ответ Брусилов получил телеграмму о том, что он отзывается в Петроград, а главнокомандующим назначен Лавр Георгиевич Корнилов.

Пленные австрийцы
Изображение: РИА Новости

Пленные, захваченные русскими войсками в ходе наступательной операции на Юго-Западном фронте (Брусиловский прорыв) во время Первой мировой войны

Это решение имело чисто политические причины. К середине лета чаша весов в столице стала склоняться в пользу радикальных сил, стремившихся к дестабилизации положения. Популистские лозунги, вроде «мир - народам», «земля - крестьянам» или «фабрики - рабочим», при всей своей несбыточности захватывали необразованные массы. Единственным способом противодействия им было силовое вмешательство действующей армии, ведь полиция уже не существовала, а Петроградский гарнизон был на стороне большевистского городского Совета. Керенский говорил об этом с Брусиловым, но старый генерал наотрез отказался воевать со своим народом. Поэтому и было принято решение отстранить его от командования. Вскоре Корнилов предпринял попытку развернуть армию внутрь страны, но… был предан самим Керенским, который испугался за свою власть. Мятеж был подавлен, Корнилов арестован.

Ни красный, ни белый

Брусилов попросил разрешения уехать в Москву, где жила его семья. Там в Мансуровском переулке в районе Остоженки он встретил Октябрьскую революцию. Уже на следующий день в Москве начались уличные бои - находившиеся в городе офицеры, а также юнкера Алексеевского и Александровского училищ не смирились с насильственным захватом власти большевиками. К генералу Брусилову пришла делегация «Комитета общественной безопасности» с просьбой возглавить войска восставших, но он отказался. Красные так же пытались привлечь его на свою сторону, но тоже безрезультатно. Воевать против своих казалось генералу делом недостойным.

В итоге красные части беззастенчиво расстреляли противников из пушек. Били крупным калибром с Воробьевых гор по площадям, особо не заботясь о мирных жителях. Один из снарядов угодил в дом Брусилова, который был тяжело ранен в ногу в нескольких местах. Брусилова срочно увезли в госпиталь С.М. Руднева, где ему пришлось лечиться долгих восемь месяцев. Удивительно: ни турецкий ятаган, ни немецкая пуля генерала Брусилова не достали, а пострадал он от снаряда, пущенного своими же артиллеристами!

Пока Брусилов находился на излечении, его продолжали бомбардировать предложениями. Старые сослуживцы звали его на Дон, где формировалась добровольческая армия. У ее истоков стояли недавние подчиненные Брусилова - генералы Алексеев, Корнилов, Деникин, Каледин. Трое последних служили на Юго-Западном фронте, участвовали в знаменитом Брусиловском прорыве. Звали Брусилова и на Волгу, где собирались с силами остатки Временного правительства и Комуч. Но Брусилов вновь отказался воевать против своих.

Военный совет в Ставке. 1 апреля 1916 года
Фото: Wikipedia.org

Сидят вокруг стола, в порядке против часовой стрелки: генерал от инфантерии Н.И. Иванов, начальник штаба Юго-Западного фронта В.Н. Клембовский, главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта А.А. Брусилов, император Николай II, главнокомандующий армиями Северного фронта А.Н. Куропаткин, и.д. начальника штаба Северного фронта Н.Н. Сиверс, генерал-квартирмейстер Ставки М.С. Пустовойтенко, военный министр Д.С. Шуваев, генерал-инспектор артиллерии Великий князь Сергей Михайлович, начальник штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев, главнокомандующий армиями Западного фронта А.Е. Эверт, начальник штаба Западного фронта М.Ф. Квецинский

Едва генерал вышел из больницы, как был арестован. Чекисты перехватили несколько писем английского дипломата и разведчика Локкарта, в которых говорилось о планах сделать Брусилова лидером антибольшевистских сил. Арестованы были также вернувшийся с фронта в чине ротмистра сын генерала (Алексей Алексеевич Брусилов-младший) и его брат Борис - бывший действительный статский советник. Он вскоре умер в заключении.

Несколько месяцев Брусилов провел на гауптвахте Кремля, потом был переведен под домашний арест. Началось едва ли не самое страшное время для семьи Брусиловых, которым, как впрочем и остальным москвичам, пришлось познать муки холода и голода. Генерал не имел источников дохода, спасала помощь бывших сослуживцев - георгиевских кавалеров. Кто-то привозил из деревни картошку и сало, кто-то помогал консервами. Кое-как выживали.

Алексей-младший был мобилизован в Красную армию. Насколько это было его добровольное решение, остается загадкой, но ему доверили командование кавалерийским полком. В 1919 году он погиб при невыясненных обстоятельствах. По официальной версии, он попал в плен к «дроздовцам» и был повешен, но есть сведения, что он влился в белое движение рядовым, а позднее то ли погиб, то ли умер от тифа. Страшно подумать, что творилось на душе у старого воина. Он потерял абсолютно все: Отечество, армию, которой отдал всю жизнь, единственного сына. У него украли все его заслуги и победы, ведь новой власти они были не нужны. За несколько лет из полководца-победителя, главнокомандующего русской армией он превратился в несчастного голодающего старика с пошатнувшимся здоровьем.

Журнал «Искры» №20 за 1917 год

Изображение: Российской государственной библиотеки Журнал «Искры» №20 за 1917 год
Изображение: Российской государственной библиотеки

В неумолимых жерновах истории

Ситуация изменилась в 1920-м, когда началась Советско-польская война. В новых условиях Брусилов счел для себя возможным вернуться на службу, ведь теперь речь шла не о гражданской войне, а о защите Родины. 30 мая в «Правде» появилось знаменитое воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», под которым первой стояла подпись Брусилова, а затем нескольких других бывших генералов. На этот призыв откликнулись около 14 тысяч офицеров, влившихся в Красную армию.

Через некоторое время Брусилов по просьбе Л.Д. Троцкого выступил с воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Генералу было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые поверили авторитету военачальника и сдались. Почти всех их убили без суда. Брусилов был подавлен, он тяжело переживал эту трагедию.

Брусилов не служил в действующей Красной армии, не воевал против своих. Это было его условие. Он читал лекции в академии РККА и вел теоретические занятия в кавалерийской школе. В 1923 году 70-летний Брусилов был назначен Инспектором кавалерии РККА, но уже через год попросил отпустить его на лечение в Чехословакию, где и провел последние годы жизни. Умер Алексей Алексеевич в 1926 году и был похоронен на Новодевичьем кладбище со всеми воинскими почестями. Со времени знаменитого прорыва прошло ровно 10 лет, и страшно подумать, сколько пришлось перенести за эти годы старому воину.

Брусилов не стал своим в Красной армии, но отношение к нему поначалу было достаточно уважительное. Именно его имя чаще всего использовали, говоря об опыте мировой войны. Понятно, ведь имена Алексеева, Деникина, Корнилова, Келлера, Юденича, Врангеля, Колчака и многих других даже упоминать было нельзя, они ассоциировались исключительно с белым движением. Отношение к Брусилову изменилось после Отечественной войны, когда стало известно о существовании второго тома воспоминаний Брусилова, в которых он довольно нелицеприятно говорил о Советской власти и ее лидерах. Стало понятно, что старый генерал так и не принял новых порядков, а служил лишь потому, что иного способа выжить у него не было. И в этом тоже великая трагедия этого великого человека.

2014-01-24 в 14:05

Потрясающе! Совершенно потрясающая история, отчаянная девушка и очень безответственный, на мой взгляд, "Юрий Борисович". То есть, я прекрасно представляю, что сама, наверное, поступала бы на ее месте также - тоже рвалась бы в экспедицию и старалась помочь (здорово, что девушка отдает себе отчет в своем мальчишеском характере и тяге к приключениями). Но я вообще не представляю себе, чтобы окружающие меня мужчины мне такое позволили. А тут - пожалуйста. Девчонку. На зимовку. С матросами, которые, еще не отчалив, перепились.
И да, очень интересно, что было дальше.

2014-01-27 в 13:28

Продолжаем историю Ерминии Жданко. Слово автору статьи (печатается, как и в прошлый раз, с некоторыми сокращениями. И это еще не конец истории:

Многие исследователи отмечают, что в 1912 году ледовая обстановка в южной части Карского моря была на редкость тяжёлой. Согласно первоначальному плану экспедиции, следуя вдоль берега, «Св. Анна» настойчиво пробивалась во льдах к полуострову Ямал, пока, в десятке километров от берега, не вмёрзла в неподвижное ледяное поле. «Где именно будем зимовать, пока неизвестно… Желательно попасть в устье Лены», - этим надеждам Ерминии не суждено было сбыться: до Лены и даже до Енисея было ещё ой как далеко. Но это, конечно, не слишком волновало путешественников.
Альбанов писал: "Хорошие у нас у всех были отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи. Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком ещё в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда было ещё довольно, и наши лампы давали много света. Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды.

Лёд южной части Карского моря не принимает участия в движении полярного пака, это общее мнение. Поносит нас немного взад и вперёд в продолжение зимы, а придёт лето, освободит нас и мы пойдём на Енисей.

Георгий Львович съездит в Красноярск, купит, что нам надо, привезёт почту, мы погрузим уголь, приведём всё в порядок и пойдём далее…"

В самом деле, почему бы Георгию Львовичу и не сгонять, при случае, в Красноярск?.. Да, а что же наша Ерминия? Не сломалась ли, не испугалась, не пожалела ли она о своём импульсивном решении?..

Валериан Альбанов продолжает воспоминания о тех первых неделях в экспедиции:

Таковы были наши планы, наши разговоры у самовара в салоне за чистеньким столом.

«Наша барышня», Ерминия Александровна, сидела «за хозяйку» и от нас не отставала. Ни одной минуты она не раскаивалась, что «увязалась», как мы говорили, с нами. Когда мы шутили на эту тему, она сердилась не на шутку. При исполнении своих служебных обязанностей «хозяйки» она первое время страшно конфузилась. Стоило кому-нибудь обратиться к ней с просьбой налить чаю, как она моментально краснела до корней волос, стесняясь, что не предложила сама.

Если чаю нужно было Георгию Львовичу, то он предварительно некоторое время сидел страшно «надувшись», стараясь покраснеть, и когда его лицо и даже глаза наливались кровью, тогда он очень застенчиво обращался: «Барышня, будьте добры, налейте мне стаканчик».

Увидев его «застенчивую» физиономию, Ерминия Александровна сейчас же вспыхивала до слёз, все смеялись, кричали «пожар» и бежали за водой…

В середине октября 1912 года то ледяное поле, в которое вмёрзла «Св. Анна», оторвалось от полосы берегового льда и медленно двинулось к северу. Вначале это не вызвало беспокойства: «Поносит нас немного взад и вперёд…», - но проходили дни, проходили недели, а движение льдины со шхуной было только «вперёд» и «вперёд». Спустя месяц, в декабре, дрейф «Св. Анны» к северу даже убыстрился…

О том, как день за днём проходил этот дрейф, нам известно из документа под названием «Выписка из судового журнала лейтенанта Брусилова». На «большую землю» эту «Выписку», в запечатанном пакете, доставил Валериан Альбанов, и почти сразу же, в конце 1914 года, она была опубликована.

Документ этот имеет подпись Георгия Брусилова; в его составлении, вероятно, принимала участие и Ерминия Жданко, чьей рукой он переписан. Жанр «Выписки» определить нелегко: это не сам судовой журнал, а перечисление происходивших на судне событий, но составленное сразу за весь прошедший период времени, причём, как мы сегодня понимаем, некоторые очень важные события совершенно в этой «Выписке» не отражены. Вне всякого сомнения, это было сделано вовсе не потому, что они казались составителям «Выписки» несущественными - скорее, дело обстояло как раз наоборот…

Уже на второй день после начала дрейфа Брусилов, вероятно, понял, что зимовать им придётся не на берегу, и принял решение построить прямо на льдине «баню» - благо, всяких-разных пиломатериалов на палубе «Св. Анны» было навалено достаточно. Живо принялись за дело, и в последний день октября баня была готова. Составители «Выписки» вспоминают:

С этого времени каждую неделю мы имеем баню, вполне отвечающую своему назначению, и один день баня топится для стирки белья.

Вообще, жизнь идёт довольно легко, так как в помещениях тепло, пища вполне удовлетворительная, и изредка устраиваем развлечения, как например, в октябре у нас было состязание в беге на лыжах и коньках, на льду была поставлена палатка, где было угощение и горячего шоколада с печеньем и сластями.

К Рождеству готовится спектакль, репетиции идут в бане…

Построенная довольно далеко от судна, баня простояла там полтора месяца: в середине декабря между нею и «Св. Анной» появилась трещина, и баню пришлось перетащить поближе. Но вскоре после этого об её первоначальном предназначении пришлось забыть: среди экипажа началось нечто вроде эпидемии непонятной болезни, так что баню пришлось превратить в больничный изолятор.

Дело было так. Ночью 8 декабря вблизи судна появился первый медведь. Брусилов выстрелил в него и промахнулся. Но уйти тому медведю не удалось: днём, усилиями Альбанова и гарпунеров, его всё-таки застрелили. Радости, должно быть, не было конца: ещё бы, свежее мясо!..

Первым заболел Георгий Брусилов - всего через неделю. На следующий день заболел Альбанов. Потом заболели ещё несколько человек. Потом ещё… У большинства болезнь протекала сравнительно легко, и к середине января все они, более или менее, поправились. Кажется, Ерминия так и вовсе не заболела. Но вот Брусилов…

Командир экспедиции слёг на долгие четыре месяца. «Следы этой болезни ещё и теперь, полтора года спустя, дают себя чувствовать» - читаем мы в «Выписке» его слова. А запись от 17 февраля 1913 года приводит ещё и такие подробности: «Ходить и двигаться совсем не могу, на теле у меня пролежни, часто заговариваюсь…». Именно так: о том, что командир временами буквально терял тогда разум, вспоминает и Альбанов. О болезни Брусилова он пишет, в частности, следующее:

Всякое неосторожное движение вызывало у Георгия Львовича боль, и он кричал и немилосердно ругался. Опускать его в ванну приходилось на простыне. О его виде в феврале 1913 года можно получить понятие, если представить себе скелет, обтянутый даже не кожей, а резиной, причём выделялся каждый сустав… Ничем нельзя было отвлечь его днём, от сна; ничем нельзя было заинтересовать его и развлечь; он спал целый день, отказываясь от пищи…

День он проводил во сне, а ночь большею частью в бреду…

Естественно, что вести в таком состоянии судовой журнал и руководить экспедицией - невозможно. Как в то время решались все эти вопросы - об этом ни в «Выписке», ни в воспоминаниях Альбанова не сказано ни слова… Ерминия Жданко, по словам Альбанова, постоянно была рядом с больным:

От капризов и раздражительности его главным образом страдала «наша барышня», Ерминия Александровна, неутомимая сиделка у кровати больного. Трудно ей приходилось в это время… Но Ерминия Александровна всё терпеливо переносила, и очень трудно было её каждый раз уговорить идти отдохнуть…

Что это могла быть за болезнь? Быть может, это была тяжёлая форма трихинеллёза - болезни, заразиться которой можно, в частности, поев недостаточно проваренное мясо белого медведя. Именно трихинеллёз, как считают ныне, стал причиной гибели шведской полярной экспедиции 1897 года на воздушном шаре «Орёл». Спустя много лет их останки нашли, но умерли они не от голода: из частичек высохшего мяса были выделены возбудители трихинеллёза…

Лишь 14 апреля 1913 года, в первый день Пасхи, Георгий Брусилов почувствовал себя настолько хорошо, что его даже вынесли к общему пасхальному столу, и он смог просидеть там часа два. А в записи от 19 апреля читаем: «Меня сегодня вынесли на стуле на лёд, потом положили на носилки и обнесли вокруг судна и по палубе. Это в первый раз после 4 месяцев лежания в каюте».

Как вспоминает Альбанов, начальник экспедиции полностью оправился от болезни только в июле…

Меж тем, их неуклонный дрейф на север продолжался. За прошедшие месяцы «Св. Анна» уже почти достигла 80-й широты и приблизилась к архипелагу Франца-Иосифа. В сущности, экспедиция Георгия Брусилова, сама того не подозревая, открыла морское течение, обязанное своим происхождением мощным сибирским рекам, Оби и Енисею. Именно это течение и продолжало нести их на север.

2014-01-27 в 13:44

Продолжение

Многое изменилось в жизни экспедиции за эту первую их зимовку. Подходил к концу запас брёвен и досок, некогда загромождавших палубу, и в скором времени вслед за ними в огонь должна была последовать и их замечательная баня. А в середине июля пришлось уже собирать вокруг судна даже щепки и всякие другие обрезки дерева, «разбросанные во дни богатства ими».

А потом закончился керосин. Для освещения приспособили жестянки с медвежьим или тюленьим жиром, которые, как замечает Альбанов, дают «очень мало свету, во всяком случае меньше, чем копоти». Пока длится полярный день, это всё ещё терпимо, но вот зимой… «Они дают только небольшой круг света на стол, а за этим кругом тот же мрак. При входе в помещение вы видите небольшое красноватое пятно вокруг маленького, слабого, дрожащего огонька, а к этому огоньку жмутся со своей работой какие-то силуэты», - пишет в своих воспоминаниях Валериан Альбанов. И добавляет такую живописную подробность:

Мыло у нас уже вышло, пробовали варить сами, но неудачно. Пробовали мыться этим самодельным мылом, но не рады были: не удалось соскоблить с физиономии эту «замазку». Бедная «наша барышня», теперь, если вы покраснеете, этого не будет видно под копотью, покрывающей ваше лицо…

К счастью, большую часть 1913 года охота была достаточно удачной, и это позволило значительно сократить ту скорость, с которой убывали запасы продовольствия. Но за время болезни Брусилова запасы эти, должно быть, сильно сократились: например, как следует из «Выписки», в начале августа оставалось всего лишь 6 пудов сахара - а ведь в экспедицию его было взято почти 54 пуда…

Ну вот кто писал эти трогательные строки? Ерминия?.. Сам Брусилов?.. Записи от 27 и 28 августа:

Вечером поймали руками маленькую серенькую птичку, названия которой никто не знает. Выпустили её на волю. Днём поймали руками ястреба, он сильно истощён и с жадностью ест мясо…

В конце лета 1913 года «Св. Анна» достигла широты архипелага Франца-Иосифа. И тогда же, в конце лета, в экспедиции случилось что-то из ряда вон выходящее, после чего Брусилов и Альбанов почти перестали общаться. Это мы знаем из воспоминаний и самого Альбанова, и другого уцелевшего участника экспедиции, Александра Конрада. Напрасно искать объяснение случившемуся в тексте «Выписки» - никаких объяснений там нет. Там есть лишь короткая запись от 9 сентября:

Временами туман. Полыньи несколько сжало, и на них начали появляться забереги. За день убито 5 тюленей и 1 медведь. Одна собака не вернулась. Отставлен от исполнения своих обязанностей штурман.

Валериан Альбанов в 1914 году, при первой публикации «Выписок», даёт к этой записи комментарий:

По выздоровлении лейтенанта Брусилова от его очень тяжкой и продолжительной болезни на судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, а в особенности являлся опасным на судне, находящемся в тяжёлом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов, после некоторого размышления, и согласился, за что я ему очень благодарен.

А ещё позднее, в воспоминаниях 1917 года, Альбанов ссылается уже на полную и взаимную психологическую несовместимость его и начальника экспедиции:

Сейчас, когда прошло уже много времени с тех пор, когда я спокойно могу оглянуться назад и беспристрастно анализировать наши отношения, мне представляется, что в то время мы оба были нервнобольными людьми… Из разных мелочей, неизбежных при долгом, совместном житье в тяжёлых условиях, создалась мало-помалу уже крупная преграда между нами… С болезненной раздражительностью мы не могли бороться никакими силами, внезапно у обоих появлялась сильная одышка, голос прерывался, спазмы подступали к горлу, и мы должны были прекращать наше объяснение, ничего не выяснив, а часто даже позабыв о самой причине, вызвавшей их. Я не могу припомнить ни одного случая, чтобы после сентября 1913 года мы хоть раз поговорили с Георгием Львовичем как следует, хладнокровно, не торопясь скомкать объяснение и разойтись по своим углам.

Версия, предложенная Альбановым, в настоящее время считается единственно верной. И даже не хочется задумываться: а почему другие участники экспедиции, стоявшие вроде бы в стороне от межличностного конфликта двух «нервнобольных людей», даже не попытались примирить руководителей?.. И более того - даже приняли в этом конфликте сторону Брусилова?.. А они приняли? Об этом нет упоминаний в «Выписке», но об этом проговаривается Альбанов. Описывая свои мысли при расставании с каютой, в которой прожил полтора года, Альбанов пишет следующее:

В этой каюте, в последнее время в особенности, я жил совершенно отдельной жизнью. «Там», за стеной, жили «они» своей жизнью, и оттуда только временами долетали до меня отголоски «их» жизни, а «здесь» жил «я» своей жизнью, и отсюда к «ним» ничто не долетало. Последнее время моя каюта крепко держала в своих стенах все мои планы, опасения и надежды.

Другими словами, где-то с осени 1913 года Валериан Альбанов фактически находился в состоянии домашнего ареста - пусть даже и добровольного. На «Св. Анне» он стал самым настоящим изгоем, и в начале января 1914 года он не выдержал этого. Дальнейшее нашло в тексте «Выписок» вот какое отражение (полностью цитирую несколько записей подряд):

9 января 1914 года. Надставляли самодельным проволочным линем лот Томсона, так как имеемых 400 сажен не хватает. Отставленный мною от исполнения своих обязанностей штурман Альбанов просил дать ему возможность и материал построить каяк, чтобы весной уйти с судна; понимая его тяжёлое положение на судне, я разрешил. Вечером - сияние.

15 января 1914 года. Закончили удлинять лот. Теперь мы имеем 635 сажен. В течение дня несколько раз был слышен шум торошения.

2014-01-27 в 13:45

Во всей этой истории поражает та, если хотите, брезгливость, которая буквально сквозит в записях от 9–19 января. Составители «Выписок» гораздо более озабочены длиной лота Томсона, нежели дальнейшей судьбой штурмана Альбанова. А на Альбанове, очевидно, был поставлен крест. В те дни, когда капитан был озабочен наращиванием лота Томсона и наблюдал полярные сияния, Валериан Альбанов приступил к подготовке своего ухода со «Св. Анны». Подготовка эта, естественно, не могла происходить в тайне. И вот 22 января часть команды, соблазнённая перспективой «весной покинуть судно и летом достигнуть культурных стран, избавившись от всем наскучившего здесь сидения», также захотела покинуть «Св. Анну». Состоялось нечто вроде общего собрания, на котором Георгий Брусилов пытался вначале отговорить пожелавших уйти, но в ходе разговора вдруг сообразил, что их просьба открывает перед экспедицией неожиданные перспективы - и дал своё согласие.

«Теперь я очень рад, что обстоятельства так сложились», - читаем мы в «Выписке». Почему? По двум причинам. Во-первых, шансы достигнуть обитаемых мест группой из нескольких человек становились уже более-менее реальными. Во-вторых, после ухода половины команды продовольствия для оставшихся должно было хватить ещё минимум на год, что позволяло им, в крайнем случае, даже пережить ещё одну зимовку. Получалось так, что уход половины команды мог бы быть выгоден всем.

Тут есть и ещё одно обстоятельство, на которое почему-то не обращают внимания. Выразили намерение уйти профессионально неподготовленные люди, которые оказались в экспедиции случайно. Их уход был бы благом для остальных, но дойти сами они не могли. И вот тут-то штурманский опыт Альбанова мог бы очень даже пригодиться. Ещё и ещё раз повторяю: Валериан Альбанов, с одной стороны, и остальные участники перехода, с другой стороны, - они уходили по совершенно разным причинам. Георгий Брусилов удовлетворил просьбу Альбанова уйти в одиночку вовсе не потому, что это могло хоть как-то изменить положение экспедиции в лучшую сторону. А вот навстречу желаниям остальных Брусилов пошёл именно поэтому. И Альбанов мог уже уйти не просто так, а с пользой: интересы всех сторон неожиданно совпали…

В последующие недели занимались подготовкой снаряжения, необходимого для предстоящего перехода во льдах: сделали семь каяков (нечто вроде лодок с обшивкой из парусины), семь нарт для перевозки каяков по льду, проверили одежду и обувь (слева показан рисунок, на котором Альбанов позднее изобразил, как всё это происходило: работы шли в трюме, при свете «коптилок», на морозе свыше 30 градусов).

В подготовке принимали участие, конечно, и те, кто оставался: они занимались починкой одежды и обуви, упаковывали продовольствие. А вот Георгий Брусилов, Ерминия Жданко и Вячеслав Шлёнский (один из гарпунёров; как пишут - бывший политссыльный; уж не Шлёнский ли подсказал писателю Вениамину Каверину образ «доктора Ивана Ивановича»?..) занимались совсем другим делом: они писали. С нескрываемой иронией Альбанов замечает:

Боже мой! Что они пишут с утра до вечера вот уже целую неделю? Мне иногда становится страшно, каких размеров, какого веса дадут они нам почту…А наверху всё пишут, пишут и пишут…

Кстати, да. Об этом надо тоже сказать. Если бы Альбанов ушёл со «Св. Анны» один, как это предполагалось вначале, то с ним бы едва ли - учитывая все изложенные выше обстоятельства - отправили какую-либо документацию и, тем более, личные письма. Поскольку он уходил не один, то это смысл уже имело - особенно если бы в группе Альбанова находились надёжные люди, которые могли бы проконтролировать потом доставку почты адресатам. Вероятно, отсутствие в «Выписке» каких-либо объяснений сути конфликта на «Св. Анне» явилось результатом некоего компромисса: ты-де доставляешь, а мы умалчиваем. Но вот личных писем, то есть документов неофициальных, подобная договорённость, разумеется не касалась, и Альбанов это понимал. В своих воспоминаниях он несколько раз пишет о некоей «запаянной жестяной банке с почтой и документами» (помимо всего, там были и личные документы участников перехода), которую его группа взяла с собой. А вот кто в группе Альбанова мог быть теми самыми «надёжными людьми»? По мнению некоторых исследователей, это мог быть старший рулевой Пётр Максимов и, возможно, стюард Ян Регальд, присоединившийся к группе уже после её ухода, взамен заболевшего матроса…

В ночь на воскресенье 6 апреля 1914 года состоялся торжественный пасхальный ужин. Вот как об этом - едва ли не прощальном - ужине говорится в «Выписке»:

Угощение состояло из следующего: холодец из солёной свинины, кулич из серой муки, пирог из той же муки с начинкой из сушёных фруктов, чай, сладости и орехи. Пропев троекратно «Христос Воскресе», уселись за стол. Некоторые из команды пели и развлекались до утра…

Перед самым выходом группы Брусилов вручил Альбанову предварительно согласованное с ним официальное предписание, имевшее целью легализовать оставление экспедиции. Текст предписания был процитирован в романе Каверина "Два капитана" почти дословно, изменены только имена. В этом своеобразном «путевом листе» перечислены все 14 участников перехода и все возможные пути следования - мыс Флора на Земле Франца-Иосифа и далее к архипелагу Шпицберген.

Вечером 10 апреля 1914 года группа Альбанова покинула «Св. Анну». Но ещё несколько дней люди, бок о бок прожившие на судне полтора года и вместе перенесшие на нём две зимовки, общались друг с другом: оставшиеся, сколько могли, старались побаловать уходивших горячей едой, а кто-то из уходивших - возвращался на судно переночевать.

Контакты между двумя частями некогда единой экспедиции окончательно прекратились лишь 16 апреля, когда группа Альбанова отошла уже слишком далеко от «Св. Анны» и потеряла её из виду…

2014-01-27 в 14:49

Тоска по совершенству? Ну-ну! (с) Ундервуд

2014-02-07 в 14:30

Ну вот и окончание истории. Не буду вдаваться в подробности путешествия штурмана Альбанова, хотя в статье, перепост которой здесь представлен, подробно рассказывается и об этой группе, и заодно о Георгии Седове, чей корабль их спас. Но я все-таки остановлюсь на истории Ерминии Жданко и тех, кто остался на корабле. Но сначала - о тех, чья судьба известна точно.

Георгий Брусилов долго ещё по военному ведомству числился всего лишь пропавшим без вести. В 1913 году его наградили юбилейной медалью в честь 300–летия дома Романовых - и тогда, действительно, он был ещё жив, хотя награждавшие его не могли и тогда быть полностью в этом уверены. А в 1915 году Георгия Брусилова наградили памятной медалью - в честь 200–летия Гангутского сражения. В изданном весной 1916 года «Списке личного состава судов, флота, строевых и адмиралтейских учреждений морского ведомства» мы также ещё находим лейтенанта Георгия Брусилова. Но вот в том же году позднее Брусилов, по-видимому, был всё же признан умершим и исключён из подобных списков.
Мать Георгия Львовича Брусилова, Екатерина Константиновна, скончалась в начале мая 1936 года. В «Генеалогическом вестнике» № 4 за 2001 год описан составленный ею Поминальник - карманного формата книжечка, на чёрном переплёте которого оттиснуты восьмиконечный крест и надпись «За упокой». Там перечислены все те её родственники и даже, быть может, просто добрые её знакомые, кого Екатерина Константиновна Брусилова поминала как умерших. В самом начале мы видим там имена родителей и её мужа, и её собственных. Перечислены там имена и всех братьев Брусиловых - и Алексея (знаменитый генерал), и Бориса («дядя»), и Льва (её собственный покойный муж). Мы находим в Поминальнике имя воспитателя этих трёх братьев, имя первой супруги генерала Брусилова, имя супруги и даже имя тёщи «дяди Бориса». Есть там даже имя француженки-гувернантки, которая воспитывала Анну Николаевну Брусилову, урождённую баронессу Рено!..
Но вот имени её собственного сына, Георгия Брусилова, - там нет…

2014-02-07 в 14:38

Со времени экспедиции Брусилова прошёл без малого век. Конечно, никого из тех, кто летом 1912 года отправился в ту полярную экспедицию, давно уже нет в живых: ни Альбанова с Конрадом, которым повезло вернуться, ни Баева, исчезнувшего при переходе к Земле Франца-Иосифа, ни Архиреева и Нильсена, умерших уже на островах, ни Луняева и Шпаковского, унесённых на каяке в море, ни того, чьи останки недавно были обнаружены на острове Георга, ни троих его спутников, которые ведь тоже умерли где-то там, рядом.
Никого из них нет в живых. Пусть так. Но мы хотя бы приблизительно да знаем о том, что с ними случилось, где и как могла настигнуть их смерть. А вот о дальнейшей судьбе тех, кто остался на «Св. Анне» - мы не знаем вообще ничего. Где, как, почему они умерли - не знает никто.
Ладно бы люди. Но ведь никаких следов и самой шхуны «Св. Анна», всех этих её деревяшек, парусов, шлюпок, мачт и штурвалов - никто никогда не находил: она исчезла бесследно, растворилась, словно бы её никогда и не было…
Или всё-таки находил?..
В книге Николая Черкашина «Авантюры открытого моря» есть рассказ о том, как ещё в 1988 году, будучи в Германии, он на стене одной из пивных Штральзунда видел старый корабельный штурвал с полустёртой надписью «…andor…». На штурвале висела также икона с изображением св. Анны Кашинской. По словам хозяина того заведения, осенью 1946 года рыболовецкое судно, на котором был его отец, едва не наткнулось в Северном море на брошенную экипажем шхуну. Обследовав её, рыбаки обнаружили-де там «много» консервов и других припасов. Штурвал и икона - с той самой шхуны. Да, и ещё: шхуна была совсем беспризорная: ни экипажа, ни флага, ни даже имени на борту…
Ну вот. Осталось только вспомнить, что прежде чем стать «Святой Анной», купленное Брусиловым в Англии судно называлось «Pandora II». А потом ещё и задать себе вопрос, ответить на который будет крайне нелегко: а где, в каких, собственно говоря, водах та шхуна (если только допустить, что это именно «Св. Анна») провела три десятилетия и две мировые войны, оставаясь никем не замеченной?..
Да и как бы вообще, спросит читатель, могла «Св. Анна», которую в последний раз видели далеко в Арктике, напротив сибирских берегов, вдруг оказаться в Европе?.. Могла. Более того, если говорить только о судне, то его дальнейшую судьбу предсказать было бы не очень трудно: дрейфуя со льдами на запад, оно прошло бы вдоль северных берегов архипелага Шпицберген и, спустя некоторое время, освободилось бы из ледового плена уже в европейских водах. Дело в том, что в апреле 1914 года общее направление дрейфа «Св. Анны» определялось не стоковым Обско-Енисейским течением (как это было в 1912 и в 1913 годах), а мощным океаническим течением, направленным с востока на запад: примерно с декабря 1913 года «Св. Анна» стала продвигаться в общем направлении на запад.
Надо сказать, что экспедиция Брусилова готовилась плыть вдоль сибирских берегов, так что никаких карт других районов Арктики на «Св. Анне» не было. Но среди взятых в экспедицию книжек оказалась и книга Фритьофа Нансена, в которой, среди прочего, был описан знаменитый дрейф судна «Фрам», проходивший в 1895 и в 1896 годах. Альбанову, который готовился к переходу на Землю Франца-Иосифа, пришлось даже снимать копии с помещённых в этой книге схем, потому что саму книгу Георгий Брусилов ему не отдал.
Дрейф «Фрама» проходил даже немного севернее - вначале на запад, а потом на юг, огибая Шпицберген. Последний раз «Св. Анну» видели на 60-ом меридиане; «Фраму» понадобилось восемь с половиной месяцев (с декабря по середину августа следующего года), чтобы с того же 60-го меридиана выйти в свободные ото льдов воды западнее Шпицбергена.
Для шхуны «Св. Анна» арифметика даёт несколько более неприятный ответ: середина апреля 1914 года плюс восемь с половиной месяцев - это, к сожалению, конец декабря. Вряд ли «Св. Анна» могла освободиться из ледового плена посреди зимы. Но зато теперь её дрейф продолжался бы уже на юг, и ещё через несколько месяцев - скажем, к лету 1915 года - она могла бы, наверное, поднять паруса…
… Валериан Альбанов вспоминает один забавный эпизод. Дело было уже на подходе «Св. Фоки», забравшего Альбанова и Конрада на мысе Флора, к родным берегам. «Св. Фока» был в ужасающем, полуразобранном состоянии (в топку пошло уже всё, что могло гореть, но без чего ещё можно было кое-как обойтись) и обоснованно рассчитывал на помощь. И вот однажды вечером на «Св. Фоке» увидели идущий прямо к ним, ярко освещённый пароход (потом они узнали: это был «Ломоносов», рейсовое судно Мурманского пароходства). «Лучшего нам и желать было нечего, так как этот пароход мог подвести нас к любому становищу», - пишет в воспоминаниях Альбанов.
На «Св. Фоке» стали запускать сигнальные ракеты, разожгли все огни - неизвестный пароход сделал вид, что ничего не заметил. Тогда стали жечь облитую керосином паклю («пламя поднялось такое, что можно было подумать, что на судне пожар») - на пароходе ноль внимания.
«Ослепли они там, что ли?..» - подумали на «Св. Фоке» и решили привлечь к себе внимание выстрелами из двух своих гарпунных пушек. Но начавшаяся канонада произвела неожиданный для полярников эффект. Вот как его описывает Валериан Альбанов:
Моментально пароход, который был так недалеко, исчез, как сон. Невольно стали протирать глаза: да был ли это в действительности ярко освещённый пароход, или только нам показалось!
Нет, пароход был, но он почему-то закрыл все электрические огни и куда-то исчез…
Все были поражены, первое время даже молчали, но затем по адресу исчезнувшего парохода посыпалась такая отборная ругань, что капитану после этого, должно быть, долго «икалось».
Всё это происходило в августе 1914 года. Никто на «Св. Фоке», отправившемся в Арктику в 1912 году, не знал, что началась мировая война…
Экспедиция на «Св. Анне» началась тоже в 1912 году, и летом 1915 года её экипаж тоже бы ничего не знал об идущей полным ходом войне и о морской блокаде Англии. И далеко не всякий встречный корабль напугали бы две гарпунные пушки «Св. Анны», полным ходом идущей под русским флагом в сторону Англии - с явным намерением дерзко нарушить условия блокады…
Версия о том, что шхуну «Св. Анна», только-только освободившуюся из ледового плена, безо всяких разговоров могла потопить немецкая подводная лодка, впервые была опубликована в 1978 году. Высказывались и всевозможные вариации этой версии, например: потоплена-де была не сразу, а после досмотра - Георгий Брусилов и Ерминия Жданко были взяты на борт подводной лодки и оказались потом в Германии. Или так, например: ввиду плачевного состояния «Св. Анны» немцы вообще не стали с ней возиться, а ограничились тем, что заставили экипаж покинуть шхуну в открытом море и пересесть в шлюпки. Ну, и так далее…
В принципе, ничего невозможного в этих версиях нет - если только «Св. Анна» не погибла гораздо раньше. А отчего же она могла погибнуть? Быть может, её раздавили льды?.. Мне вспоминается фрагмент из мемуаров Альбанова. Мысленно разговаривая с покидаемой им шхуной, он пишет:
… Или в холодную, бурную, полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звёзд, ни северного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного до сего времени ложа; с грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь сами и ломая всё на палубе?
В предсмертных конвульсиях затрещат, ломаясь, все суставы твои, и через некоторое время лишь кучи бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы. А у ближайших ропаков кучка людей в темноте будет в отчаянии спасать что можно из своего имущества, всё ещё хватаясь за жизнь, всё ещё не теряя надежды…
Ужас, конечно. Кровь леденящий ужас… Что ни говорите, но у Валериана Альбанова определённо был литературный талант… Если же серьёзно, то, например, Александр Конрад, тоже повидавший «Св. Анну» во всяких переделках, не верил в то, что её могли раздавить льды. Отвечая на вопрос Валентина Аккуратова о надёжности судна, Конрад сказал следующее:
Корабль был хорош. Мы неоднократно попадали в сильные сжатия, однако нашу «Аннушку» как яйцо выпирало из ледяных валов. Нет, её не могло раздавить. Только пожар мог её уничтожить…
«Только пожар мог её уничтожить»… Версия о пожаре - одна из самых вероятных. На знаменитом «Фраме», во втором его плавании, однажды случился пожар: причиной там стали случайные искры из камбузной трубы. Но на «Фраме» был слаженный коллектив профессионалов, и судно удалось отстоять.
Да ведь однажды, в декабре 1913 года, и на «Св. Анне» тоже едва не случилась беда: начинала уже тлеть палуба - там, где проходила через неё опять же камбузная труба. Тогда, правда, опасность вовремя заметили и постарались всё исправить, но… но ведь недаром же пришла Конраду в голову, прежде всего, возможность пожара…
Случись пожар, затруднить его тушение могла бы, например, новая вспышка трихинеллёза. Риск вновь заболеть трихинеллёзом наверняка повысился уже летом 1914 года, когда льдину со «Св. Анной» могло вынести к северным берегам Шпицбергена (примерно туда, кстати, где спустя полтора десятка лет потерпел катастрофу дирижабль «Италия» с экспедицией Умберто Нобиле). Растянуть на возможно больший срок имевшиеся на судне запасы продовольствия Брусилов, конечно, постарался бы за счёт охоты. А одной из главных причин заражения трихинеллёзом является употребление в пищу, например, мяса белых медведей - без его достаточно серьёзной термической обработки.
Наконец, достигнув меридиана Шпицбергена, Брусилов мог летом 1914 года покинуть «Св. Анну» и, взяв с собой вельботы, направиться вдоль восточных берегов Шпицбергена на юг - в надежде реализовать то, что он сам же и советовал Альбанову, отпуская его группу со шхуны:
Достигнув Шпицбергена, представится Вам чрезвычайно трудная задача найти там людей, о месте пребывания которых мы не знаем, но надеюсь на южной части его - это Вам удастся, если не живущих на берегу, то застать где-нибудь промысловое судно.
В общем, случиться на «Св. Анне» могло всякое, и нам остаётся только гадать…

2014-02-07 в 14:46

В декабре 1980 года журнал «Вокруг света» опубликовал статью «Пассажирка», авторы которой, действительные члены Географического общества СССР Д. Алексеев, П. Новокшонов, сообщили своим читателем следующее:
Мы получили письмо из Таллина от Нины Георгиевны Молчанюк. Она, дальняя родственница участницы экспедиции Ерминии Александровны Жданко, единственной женщины на борту «Святой Анны», сообщила, что незадолго перед второй мировой войной к родственникам или знакомым в Ригу приезжала Ерминия… Брусилова и что живет она - или жила - где-то на юге Франции.
В более поздних публикациях уточняется, что Ерминия приезжала в Ригу в 1928 году вместе со своим десятилетним сыном и что Нина Молчанюк-де «по малолетству» не придала тогда всему этому никакого значения.
Нина Молчанюк - это, по-видимому, та самая Нина Молчанюк (в девичестве Броведовская), которая, между прочим, в самом конце августа 1941 года встречалась в Елабуге с Мариной Цветаевой и оставила о том ценные воспоминания (см. статью Ирмы Кудровой «Третья версия. Ещё раз о последних днях Марины Цветаевой», а также статью Л. Козловой «Анастасия Цветаева в моей жизни» - казахстанский журнал «Нива», № 3 за 2009 год, сс. 137-156).
Из упомянутых источников следует, что, действительно, Нина Георгиевна Молчанюк, родом из Пскова, жила потом в Таллине и занималась там журналистской работой. Трудно сказать, была ли Нина Молчанюк-Броведовская «дальней родственницей» Ерминии Жданко, но вот насчёт «малолетства»… в пофамильном списке ветеранов Псковской области указано, что Нина Георгиевна Молчанюк родилась 1 мая 1925 года - в 1928 году, стало быть, ей было всего три года…
Впрочем, совсем не исключено, что Ерминия приезжала в Ригу и позже, а 1928 год возник не в воспоминаниях Нины Молчанюк, а в воспоминаниях Анатолия Вадимовича Доливо-Добровольского, с которым, каксообщается, встречался писатель Николай Черкашин:
Тот сообщил ему, в частности, о том, что к его родственникам в Москву из Риги пришла открытка, которая извещала о приезде в 1928 году Ерминии Жданко в Ригу. Открытка по вполне понятным причинам не сохранилась, её быстро уничтожили, т.к. в те годы ОГПУ за зарубежные связи бывших дворян спросило бы по всей строгости.
… Получив письмо от Нины Молчанюк, авторы указанной выше статьи в журнале «Вокруг света» навестили в Москве Льва Борисовича Доливо-Добровольского (племянника Георгия Брусилова) и сводную сестру Ерминии Жданко Ирину Александровну, которые высказали предположение, что речь идёт совсем о другой Ерминии, а именно - об их дальней родственнице, «проживавшей в Югославии»…
По-видимому, они совершенно правы: помимо «нашей» Ерминии Александровны Жданко, была ещё и другая Ерминия Александровна. Ольга Михайловна Евреинова (родившаяся в 1837 году) и Ерминия Михайловна Евреинова (родившаяся в 1845 году) являлись, видимо, родными сёстрами (из этого, кстати, следует, что мачеха Ерминии Жданко приходилась её матери двоюродной сёстрой). В 1860 году Ольга Михайловна Евреинова стала женой Осипа Фроловича Доливо-Добровольского, с которым она состояла в браке вплоть до их развода в 1880 году. У них было восемь детей, из которых на схеме показаны только трое: Александр, Борис и Тамара (точнее, отцом троих младших детей, в том числе и Тамары, фактически являлся одесский купец Дмитрий Петрококино, второй муж Ольги Михайловны Евреиновой). А у Ерминии Михайловны Евреиновой была дочь, Ерминия Юрьевна Бороздина, которая и стала первой женой Александра Ефимовича Жданко и матерью «нашей» Ерминии.
После смерти своей первой жены Александр Жданко женился во второй раз - на Тамаре Доливо-Добровольской (их дочери, Ирина и Татьяна, приходились Ерминии Жданко сводными сёстрами; именно с Ириной разговаривали авторы статьи в журнале «Вокруг света»). Тамара Жданко, мачеха Ерминии, умерла в Москве в 1962 году.
Борис Осипович Доливо-Добровольский, брат Тамары по матери, был мужем Ксении Брусиловой, сестры Георгия Брусилова. Бориса Доливо-Добровольского расстреляли в сентябре 1937 года, а Ксения Львовна скончалась в Москве в 1982 году.
У старшего брата Тамары и Бориса, Александра Доливо-Добровольского, было двое детей. Его сын Вадим, очевидно, и является отцом того самого Анатолия Вадимовича Доливо-Добровольского, с которым встречался писатель Николай Черкашин. Относительно же дочери Александра Осиповича, которую тоже звали Ерминией («Мима»), известно, что она была пианисткой и проживала в Любляне - теперь это столица Словении, но и тогда, и долгое время спустя это было именно что «в Югославии».
В общем, нет ничего удивительного в том, что «югославская» Ерминия, пианистка, приезжала в Ригу - да и не один раз, наверное. Возможно, она приезжала даже с сыном - а почему бы и нет?.. И вовсе уж не удивительно то, что о её приезде кто-то известил «родственников» Анатолия Вадимовича Доливо-Добровольского - ведь она, как-никак, приходилась его отцу родной сестрой…
Подводим итоги?.. У нас нет никаких оснований считать, что кто-либо из оставшихся на «Св. Анне» людей вернулся из той экспедиции в Арктику. Если даже допустить, что у Георгия Брусилова или у Ерминии Жданко и могли быть какие-то непонятные причины скрывать ото всех своё возвращение, то ведь у остальных - подобных причин не было вообще.
Мы не знаем, где именно, когда и при каких обстоятельствах погибли Георгий Брусилов, Ерминия Жданко, Вячеслав Шлёнский, Михаил Денисов, Иван Потапов, Яков Фрейберг, Густав Мельбард, Иоганн Параприц, Игнатий Калмыков, Гавриил Анисимов, а также Иван Пономарёв, Александр Шахнин и Максим Шабатура. Они навсегда остались в Арктике, и тайну своей гибели они унесли с собой…

Август 1912 года. Только что покинувшая Петербург, пахнущая свежей краской, нарядная и такая красивая, «Святая Анна» идёт вокруг Европы. Молоденькая девушка Ерминия счастлива и беззаботна:
Из Копенгагена мы вышли уже около 4-х суток, теперь приближаемся к Трондгейму. Погода всё время хорошая. По-прежнему развлекаемся граммофоном, а по вечерам домино…
Апрель 1914 года. Настал час расставания - половина команды этим вечером уходит со «Святой Анны». Позади две зимовки, и все ещё живы, но каждый из них думает: что же ещё ждёт их впереди?..
Заводится граммофон. Особенным успехом в последнее время пользуются пластинки: «Сойди на берег…» и «Крики чайки белоснежной…» Эти пластинки за четыре дня пасхальной недели ставятся, кажется, сотый раз. Всем они надоели, но, тем не менее, мотивы эти так и напрашиваются сами, так и сверлят мозг. У всех бывают, я думаю, такие мотивы, которые обязательно наводят вас на какое-либо определённое воспоминание. Эти воспоминания как бы неразрывно связаны с мотивом. Упомянутые пластинки всегда нам напоминали начало нашего плавания, когда мы, полные самых розовых надежд, весёлые, огибали берега Норвегии, когда, даже попав в ледяную западню, долго не падали духом…
«Сойди на берег» и «Крики чайки белоснежной», популярные тогда романсы… Наверное, Альбанов говорит здесь о пластинке, выпущенной в 1912 году. Пластинка эта дошла до наших дней. Давайте послушаем тот самый романс, который в апреле 1914 года постоянно звучал на «Св. Анне», среди пустынного ледяного безмолвия, - напоминая о таких счастливых и так давно уже минувших днях и поддерживая в измученных людях надежду на скорое возвращение домой…

«Крики чайки белоснежной», запись 1905 года:

Крики чайки белоснежной,
Запах моря и сосны,
Неумолчный, безмятежный
Плеск задумчивой волны.

В дымке розово-хрустальной
Умирающий закат,
Первой звёздочки печальной
Золотой, далёкий взгляд.
Ярко блещущий огнями
Берег в призрачной дали,
Как в тумане перед нами
Великаны корабли.

Чудный месяц, полный ласки,
В блеске царственном своём.
В эту ночь мы будто в сказке
Упоительной живём.

В эту ночь мы будто в сказке упоительной живём,
Будто в сказке мы живём, будто в сказке мы живём…

Экспедиция лейтенанта русского флота Георгия Брусилова исчезла в Арктике почти семь десятилетий назад, и, конечно же, за эти годы о судьбе ее было высказано множество догадок и предположений.

И вот одна из последних гипотез вновь всколыхнула общественный интерес. Ее суть: предположительно летом 1915 года шхуна вышла из ледового плена и, возвращаясь к побережью военной Европы, попала в зону активной деятельности немецких подводных лодок. По времени это совпало с объявлением Германией неограниченной подводной войны, и немецкие субмарины топили без предупреждения все суда своих противников и нейтральных стран. Вполне возможно, что кое-кто из экипажей гибнущих судов попадал в тесные кубрики подлодок.

Вероятность этого подтвердил и видный историк подводной войны, сотрудник Института истории Академии наук ГДР доктор Б. Каулиш. С ним по нашей просьбе беседовал берлинский корреспондент «Известий» Н. Иванов Доктор Каулиш посоветовал продолжать исследования в этом направлении.

Но неожиданно для нас самих поиск пошел непланируемым путем. Мы получили письмо из Таллина от Нины Георгиевны Молчанюк. Она, дальняя родственница участницы экспедиции Ерминии Александровны Жданко, единственной женщины на борту «Святой Анны», сообщила, что незадолго перед второй мировой войной к родственникам или знакомым в Ригу приезжала Ерминия... Брусилова и что живет она — или жила — где-то на юге Франции.

Факт невероятный. Значит, версия почти подтвердилась? Но где сам Георгий Брусилов?! И остальные члены экипажа?!

Поиск привел в... Москву, в Старо-Конюшенный переулок. По этому адресу живут Лев Борисович Доливо-Добровольский, племянник Брусилова, и сводная сестра Ерминии Жданко — Ирина Александровна.

Но за рубежом нет никого из семьи Брусиловых или Жданко, объясняют нам в Старо-Конюшенном. Иначе стало бы известно. Ерминия — имя редкое; в семье оно переходило из поколения в поколение.

Да, в этом доме читали нашу статью. Есть неточности. Ерминия присоединилась к экспедиции не в Архангельске, а в Петербурге. Впрочем, вот ее письма. И письма Георгия Львовича Брусилова. И разные документы.

Старая, пожелтевшая от времени бумага. Непривычное «ять». Богатейший пласт новых, неизвестных фактов, меняющих сложившиеся представления о плавании «Святой Анны».

История организации брусиловской экспедиции таила немало загадок. Как на борту шхуны появилась Ерминия Жданко? Почему изменился первоначальный замысел отправиться на двух судах?

Обнаруженные письма проливают свет на эти и другие весьма существенные, но оставшиеся в тени обстоятельства организации этой несчастной экспедиции.

Семьи Брусиловых и Жданко были знакомы давно. Три брата Брусиловы — Алексей Алексеевич, Борис Алексеевич, Лев Алексеевич — и отец Ерминии, Александр Ефимович, были военными. Дочь Льва Алексеевича, Ксения (сестра Георгия Львовича), была подругой Ерминии. На судно Ерминия попала случайно. В Петербург она приехала незадолго до отхода шхуны. Только-только оправилась от болезни, и врачи рекомендовали ей морской воздух. Вечером в доме Брусиловых Георгий

Львович неожиданно предложил ей совершить плавание вокруг Скандинавии до Архангельска. «...Он устраивает экспедицию в Архангельск, — пишет она отцу 9 (22) июля, — и приглашает пассажиров. Было даже объявление в газетах. Займет это недели 2—3, а от Архангельска я бы вернулась по железной дороге... Затем они попробуют пройти во Владивосток, но это уже меня не касается.

Ты поставь себя на мое место и скажи, неужели ты бы сам не проделал бы это с удовольствием?..»

Хлопот у Георгия Львовича перед отплытием — просто не вздохнуть. Сухари. Полярная одежда. Винтовки. Сахар. Мука. Сушеные овощи, шерстяное белье, керосин, солонина, галеты, рис, уголь, патроны... И все добывается с трудностями. Об экспедиции пишут газеты, знает вся Россия. Экспедиция считается богатой. Поставщики в полной уверенности, что блестящий офицер с деньгами считаться не будет, цены заламывают баснословные. И никто не знает, с каким скрипом дядя Борис Алексеевич дает финансы. Каждая копейка на счету. Даже вот эту сдачу кают до Архангельска не от хорошей жизни придумали...

По первоначальному замыслу, учреждалось нечто вроде акционерного общества по добыче пушнины и морского зверя в полярных водах и прилегающих землях. Основными компаньонами должны были стать лейтенанты флота Г. Брусилов и Н. Андреев. Брусилов собственных капиталов не имел. Его отец — начальник Морского генерального штаба — умер три года назад, и семья находилась в стесненных материальных условиях.

Но в последний момент дядя поставил условие — никаких компаньонов! Истинные мотивы этого требования долгое время оставались неясными — и вот обнаруженные неизвестные письма Брусилова и копия договора поставили все на свои места. Дядя выступал в роли исполнителя воли подлинного держателя контрольного пакета акций всего предприятия — своей жены, богатой помещицы, хозяйки семейных капиталов Анны Николаевны Брусиловой, урожденной Пейзо де ла Валетт. С баронессой был заключен официальный договор, ставивший Георгия Львовича в условия поистине кабальные. Вот лишь некоторые пункты этого договора, составленного 1 (14) июля 1912 года: «...Настоящим договором я, Георгий Львович Брусилов, принимаю на себя заведование промыслом и торговлею, с полной моею ответственностью перед нею, Брусиловою, и перед Правительственными властями, с обязанностью давать ей по ее требованию отчет о ходе предприятия и торговли и о приходно-расходных суммах; не предпринимать никаких операций по управлению промыслом и торговлею без предварительной сметь» сих операций, одобренных и подписанных Анною Николаевною Брусиловой, и в случае ее возражений по такой смете., обязуюсь таковым указаниям подчиняться, а генеральный баланс представить ей в конце года точный и самый подробный, подтверждаемый книгами и наличными документами...» Самому Брусилову полагалась лишь четвертая часть всех будущих доходов. На него возлагалась полная ответственность за сохранность судна и добычи. Смета расходов составляла почти 90 тысяч рублей. Из них на покупку шхуны «Пандора», переименованной в честь баронессы в «Святую Анну», было уплачено 20 тысяч рублей.

Первоначально Брусилов предполагал отправиться в плавание на двух судах, это было бы и менее рискованно. Но одной из главных причин, по которой он был вынужден отказаться от покупки второй шхуны, было пошлинное обложение. Поощряя отечественное судостроение, правительство накладывало высокие пошлины на суда, купленные за границей. Только за «Пандору» необходимо было уплатить свыше 12 тысяч рублей! И баронесса, видимо, сочла дополнительные расходы чрезмерными. В найденных письмах Брусилова к матери постоянно присутствует лейтмотив — денежные ограничения. «Предвижу еще затруднения с покупкой второй шхуны в деньгах», — пишет он матери из Лондона в апреле 1912 года. «Есть у меня Просьба к тебе, не можешь ли проконтролировать дядю в следующем. Он обязан семьям некоторых моих служащих выплачивать ежемесячно, но боюсь, что он уморит их с голоду» — это из августовского письма, посланного уже на пути из Петербурга в Копенгаген. «Деньги дядя опять задержал, и я стою третий день даром, когда время гак дорого. Ужасно! И если бы не она (Ерминия Жданко. — Авт.), то я совершенно не представляю, что бы я делал здесь без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я и смог продержаться, не оскандалив себя и всю экспедицию», — писал он в состоянии, близком к отчаянию, из Александровска 27 августа.

Пресса свое дело сделала. Только благодаря ей Брусилову удалось уломать министерство финансов в отношении пошлины, убедив чиновников, что его предприятие не только коммерческое, но и патриотическое. Из Петербурга «Святую Анну» провожали торжественно. Встречные суда поднимали приветственные сигналы. И еще была одна встреча. По-своему знаменательная. Едва «Анна» приблизилась к фешенебельной яхте «Стрела», на борту которой находился гость России, будущий французский президент Пуанкаре, как яхта сбавила ход, на баке выстроилась во фрунт команда, раздалось громкое «ура!» и на мачте взвился сигнал «Счастливого плавания». Пуанкаре оторвался на минуту от беседы со свитой, помахал смельчакам рукой.

— Как раньше назывался корабль? — спросил он.
— «Пандора», — ответил кто-то из сопровождающих.
— Да, — задумчиво констатировал Пуанкаре, — богиня, которая неосторожно открыла сундучок с несчастьями...

Копенгаген, зеленый, чинный, чопорный, встретил сеткой дождя. Временами дождь делал паузы, проглядывало солнце, зелень сияла, над морем опрокидывалась радуга, на лицах замкнутых, молчаливых датчан появлялась улыбка — и жизнь казалась брусиловцам чертовски приятной.

Ерминия пишет родителям обстоятельные письма. Немного наивные. Сообщает в них массу подробностей. У нее много свободного времени и прекрасное настроение. Пока все идет хорошо. В это плавание Георгий Львович вместе с Ерминией пригласил и ее подругу Лену (фамилию установить пока не удалось).

Пересечение Полярного круга отметили традиционными шутками. В подзорную трубу положили обломок спички, и Леночке совершенно серьезно объяснили, что это и есть Полярный круг. Она верила и не верила. Качку Ерминия переносила великолепно, как настоящий моряк, команда ее полюбила, в общем, на судне она пришлась ко двору. Доверяли ей и стоять за штурвалом.

В Тронхейме задержались почти неделю в ожидании двух заказанных ботов. А пока осматривали город. Механик судна пригласил Георгия Львовича и Ерминию на крестины. Отмечали в гостинице, владелицей которой была жена механика, шведка по национальности. Сплавали на другой берег фьорда и в березовом лесу — настоящем русском — набрали корзину белых грибов. Погода стояла отличная. Воды фьорда и в ветреные дни были зеркальны, отражая горы, скалы, лес и по-северному бледно-голубое небо.

А в день отплытия случилась неприятность. Утром на судно не явился механик. Обеспокоенный Брусилов послал нарочного. Тот вернулся с обескураживающей вестью: механик плыть дальше отказался.

С машиной справились мотористы, и вскоре, попыхивая дымком, шхуна оставила Тронхейм.

Обошли Нордкап. Море стало суровее, берега неприветливее. До Александровска оставалось немного. Там Ерминия и Лена сойдут. Правда, сначала предполагалось, что их путешествие окончится в Архангельске, но туда «Святая Анна» не поспевала: много времени потеряли в Петербурге и в пути. И лето, нынче необыкновенно прохладное, казалось, уходило быстрее обычного. Как встретят их льды Карского моря?

В Александровске как снег на голову посыпались неприятности. «…Коля (Андреев. — Авт.) не приехал, — пишет в письме матери Брусилов, — из-за него не приехали Севестьянов (доктор. — Авт.) и геолог. Нас осталось: я, Альбанов (штурман) и два гарпунера. Младший штурман заболел, и его надо оставить в Александровске по совету врача...» И вот в этот критический для экспедиции момент, когда, казалось, буквально все было против Брусилова, Ерминия Жданко, молодая девушка, почти девочка, проявила поразительную решимость и твердость. Она внезапно заявила, что пойдет дальше, и Брусилов не смог устоять перед ее решимостью. Но все же настоял, чтобы она телеграфировала отцу.

В далекий Нахичевань-на-Дону полетела телеграмма: «Трех участников лишились. Могу быть полезной. Хочу идти на восток. Умоляю пустить. Теплые вещи будут. Целую. Пишу. Отвечай скорей». Семья генерала А. Е. Жданко была, судя по письмам Ерминии к отцу и мачехе, дружной. Дети воспитывались в лучших традициях, отличались сердечностью, добротой. «Я верю, — пишет Ерминия в своем предпоследнем письме, — что вы меня не осудите за то, что поступила, как мне подсказывала совесть. Поверьте, ради одной любви к приключениям я бы не решилась вас огорчить. Объяснить вам мне будет довольно трудно, нужно быть здесь, чтобы понять... Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала, но подводят его все самым бессовестным образом, хотя он со своей стороны делает все, что может. Самое наше опоздание произошло из-за того, что дядя, который дал денег на экспедицию, несмотря на данное обещание, не мог их вовремя собрать, так что из-за одного чуть все дело не погибло. Между тем когда об экспедиции знает чуть ли не вся Россия, нельзя же допустить, чтобы ничего не вышло. Довольно уже того, что экспедиция Седова, по всем вероятиям, кончится печально... Все это на меня произвело такое удручающее впечатление, что я решила сделать что могу, и вообще чувствовала, что если я сбегу, как и все, то никогда себе этого не прощу... Пока прощайте, мои милые, дорогие. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером, правда?..»

Команда на «Святой Анне» подобралась разношерстная. Многие и не моряки, и не промысловики. Так, в надежде заработать. И сейчас, когда экспедиция неожиданно поредела, команда в Александровске загуляла, как перед большим несчастьем...

Ерминия Александровна получила от отца телеграфное «добро», хотя и с припиской, что затеи он не одобряет, и уже чувствовала себя полноправным членом экипажа. Наконец заработала машина, поплыли назад высокие берега. После полудня вышли в море и подняли паруса. Ерминия Александровна скрылась в своей каюте, пододвинула лист бумаги и написала свое последнее письмо, которое дошло до Большой земли: «1-ое сентября. Дорогие мои, милые папочка и мамочка!

Вот уже приближаемся к Вайгачу. Грустно думать мне, что вы до сих пор еще не могли получить моего письма из Александровска и, наверное, всячески осуждаете и браните вашу Миму, а я так и не узнаю, поняли, простили ли вы меня. Ведь вы же понимали меня, когда я хотела ехать на войну, а ведь тогда расстались бы тоже надолго, только риску было бы больше. Пока все идет у нас хорошо. Последний день в Александровске был очень скверный, масса была неприятностей. Леночка ходила вся в слезах, т. к. расставалась с нами, я носилась по «городу», накупая всякую всячину на дорогу. Леночка долго стояла на берегу, мы кричали «ура!». Первый день нас сильно качало, да еще при противном ветре, ползли страшно медленно, зато теперь идем великолепно под всеми парусами, и завтра должны пройти Югорский Шар. Там находится телеграфная экспедиция, которой и сдадим письма... Первый день так качало, что ничего нельзя было делать, потом я устраивала аптечку. Мне отвели под нее пустую каюту, и устроилась я совсем удобно. Больные у меня есть, но, к счастью, пока приходится только бинтовать пальцы, давать хину и пр. Затем мы составили список всей имеющейся провизии. Вообще, дело для меня находится, и я этому очень рада. Пока холод не дает себя чувствовать. Где именно будем зимовать, пока неизвестно — зависит от того, куда удастся проскочить. Интересного предстоит, по-видимому, масса. В мое ведение поступает фотографический аппарат. Если будет малейшая возможность, то пришлю откуда-нибудь письмо — говорят, встречаются селения» из которых можно передать письмо. Но вы все-таки не особенно ждите. Просто не верится, что не увижу вас скоро опять. Прощайте, мои дорогие, милые, как я буду счастлива, когда вернусь к вам. Вы ведь знаете, что я не умею сказать, как хотела, но очень, очень люблю вас и сама не понимаю, как хватило сил расстаться. Целую дорогих ребят.

Ваша Мима.

Приписка:
Если вам не жалко письма, попробуйте написать в село Гольчиху Енисейской губернии, а другое в Якутск — может, получу».

На почтово-телеграфной станции «Югорский Шар» появление шхуны вызвало крайнее изумление. В этом сезоне еще ни одному судну не удалось пройти в Карское море. Льды блокировали все проливы.

Оставили на станции письма, телеграммы, распрощались и смело вошли во льды. Где их застанет зима?

Показался Ямал. Льды стали сплоченнее. В одну из ясных морозных ночей шхуна вмерзла в огромное ледяное поле. В судовом журнале последний раз отметили широту и долготу окончания активного плавания и стали готовиться к зимовке. Появились охотничьи трофеи — медведи.

Первое изменение координат случилось в половине октября. Ледяное поле плавно двинулось на север. Вот и полоска ямальского берега исчезла. Из двадцати четырех членов экипажа тринадцати вообще не суждено больше увидеть землю....

Дрейф до Земли Франца-Иосифа был трудным. Зимой многие из команды заболели. Слег и Брусилов. «...Странная и непонятная болезнь, захватившая нас, сильно тревожит», — записано в судовом журнале 4 (17) января 1913 года. Теперь мы можем предположить, что экипаж страдал от заболевания, вызванного потреблением медвежьего мяса, зараженного личинками трихинеллеза. Ерминии Александровне пришлось применить все свои медицинские познания, и лишь весной командир встал на ноги. Чувствовалось, что Брусилова очень угнетало крушение коммерческих планов. Ведь если и освободится шхуна из ледового плена, о дальнейшем плавании не может быть и речи...

Сложной и противоречивой фигурой был Брусилов. Профессиональный моряк, участник двух гидрографических экспедиций, он соблазнился на коммерческое дело и с первых шагов попал в сферу жестких законов частного предпринимательства. Но как морской офицер он педантично вел научные наблюдения за дрейфом. Выписка из судового журнала, составленная Ерминией Жданко и доставленная Альбановым в Россию, по значимости неизмеримо ценнее всех капиталов баронессы Пейзо де ла Валетт.

За столом в кают-компании уже не было прежнего веселья и смеха. Начались мелкие стычки, ссоры. Между командиром и штурманом словно возник невидимый барьер. Позднее Альбанов запишет в дневнике: «...Мне представляется, что мы оба были нервнобольными людьми. Неудачи с самого начала экспедиции, повальные болезни зимы 1912—13 года, тяжелое настоящее и грозное неизвестное будущее с неизбежным голодом впереди, все это, конечно, создало... обстановку нервного заболевания».

По современным нормам «психологическая совместимость» — обязательное условие для подбора состава далеких и длительных экспедиций. Видимо, условие это было не учтено. Или не могло быть учтено, и «нестыковка» характеров проявлялась в обстоятельствах исключительных, когда изменить что-либо уже невозможно.

Поэтому нет ничего удивительного в записи командира в судовом журнале: «Отставлен от должности штурман Альбанов». Впрочем, из дневника Альбанова явствует, что он сам попросил об этом...

Теперь, после обнаружения писем в Старо-Конюшенном переулке, можно полнее объяснить и нервозность капитана и его срывы. Для Альбанова же тогда это было непонятно. И он счел за проявление скупости требование Брусилова выдать расписку на жалкое имущество, взятое партией, отправляющейся к земле. Он не знал, что по возвращении из плавания родственница спросила бы капитана о каждой истраченной копейке.

Ерминии Александровне, надо полагать, было труднее всех. Но твердости характера ей тоже не занимать. «...Ни одной минуты не раскаивалась она, что «увязалась», как мы говорили, с нами. Когда шутили на эту тему, она сердилась не на шутку», — пишет Альбанов в своем дневнике. И когда сервировали стол для прощального обеда — Альбанов со спутниками отправлялись к земле, — она приложила все усилия, чтобы капитан и штурман расстались дружески.

Последние напутствия. Брусилов передает пакет на имя начальника Гидрографического управления.

И еще один объемистый пакет с личными письмами — своими, Ерминии Александровны и других членов экипажа. Из записок Альбанова следует, что оба пакета находились в запаянной жестяной банке. Без всякого энтузиазма брал он письма: они содержали, по его мнению, много лишней информации о жизни на шхуне.

О пути Альбанова по дрейфующим льдам уже рассказано много. Его и матроса Конрада подберет седовский «Святой Фока», к тому времени потерявший командира. Из одиннадцати ступивших на лед до России добрались только двое. Двое и один пакет. Официальный. Существование второго пакета, по дневникам Альбанова, прослеживается до мыса Флора на Земле Франца-Иосифа. Потом он таинственно исчезает. Наверное, его не донесли... А жаль. Приоткрылась бы еще одна глава сложных взаимоотношений на обреченном дрейфующем корабле. По возвращении в Россию Альбанов отдал матери Брусилова подлинную выписку из судовой книги, которую она впоследствии передала в музей Арктики. А вот Конрад всячески избегал встреч с родственниками Жданко и Брусилова...

Интересен один эпизод. В тридцатые годы брат Брусилова, Сергей, будучи в Архангельске, разыскал Конрада. После разговора с ним он пришел к твердому убеждению, что на «Св. Анне» разыгрались поистине трагические события, которые Альбанов и Конрад имели все основания скрывать.

Через три года после исчезновения шхуны умрет отец Ерминии Александровны, генерал-лейтенант, командир корпуса. Он был добрым и заботливым командиром. И Совет солдатских депутатов постановил воздвигнуть ему памятник и назначил пенсию вдове. Родственники будут беречь последние письма Георгия Львовича и Ерминии Александровны, пока однажды, спустя 68 лет со времени написания, их не прочтут авторы этого очерка.

Остается лишь проверить версию появления на юге Франции загадочной Ерминии Брусиловой...

Загадка лейтенанта Брусилова

Весной 1912 года у Николаевского моста в Санкт–Петербурге бросила якоря паровая шхуна «Святая Анна». Вот как об этом событии рассказал журнал «Русское судоходство»:

Шхуна производит весьма благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей корпуса. Материал первоклассный. Обшивка тройная, дубовая. Подводная часть обтянута листовой медью.

Бывалые моряки в первую очередь отметили крепкий ее стоячий такелаж, способный нести большие паруса, бочку на грот–мачте, из которой зверобои в полярных водах высматривают добычу, прочный ледовый корпус, гарпунные пушки на носу. Китобойное судно… Наверное, в Арктику пойдет… И они не ошибались.

Шхуна (поисковое судно, зверобойное судно, паровая яхта) «Ньюпорт» была построена в 1867 году специально для поисков пропавшей среди арктических пустынь полярной экспедиции Джона Франклина. С этой целью ее приобрел Ален Юнг и переименовал в «Пандору II». Через несколько лет новый хозяин переименовал шхуну в «Бланкатру» и направив в Арктику под началом капитана Виггинса. А в 1897 году включил в состав английской торговой экспедиции Попхэма. Однако эти походы не слишком состарили судно, а лишь закалили его команду.

Очередное название шхуна получила в честь Анны Николаевны Брусиловой (урожденной Паризо де Ла–Валетта) - жены родного дяди Георгия Львовича - Бориса Алексеевича Брусилова, который выделил личные средства на снаряжение судна. Брусилов рассчитывал пройти Северным Ледовитым океаном из Атлантики в Тихий океан, занимаясь на этом переходе звериным промыслом.

Будущая экспедиция наделала шуму на всю Россию. Ее считали богатой, дворянской.

Лейтенант Георгий Брусилов родился в 1884 году во флотской семье. Его отец вице–адмирал Лев Алексеевич Брусилов был инициатором создания Морского Генерального штаба и его первым начальником. Молодой Брусилов уже участвовал в гидрографической экспедиции в Чукотское и Восточно–Сибирское моря на ледокольном транспорте «Вайгач». Поставщики экспедиции были в полной уверенности, что молодой Брусилов с деньгами считаться не будет, а потому цены заламывали баснословные. На переходе из Санкт–Петербурга в Александровск–на–Мурмане Георгий Львович был вынужден часть судовых кают превратить в пассажирские, чтобы при окончательном снаряжении «Святой Анны» иметь на руках свободные средства.

В состав команды «Святой Анны» входили: старший помощник лейтенант Николай Андреев, судовой механик, старший штурман Валериан Альбанов, младший штурман, боцман И. Потапов, гарпунер В. Шленский, старший рулевой П. Максимов, гидролог Севастьянов, матросы - Г. Анисимов, А Архиреев, П. Баев, Александр Конрад, И. Луняев, Густав Мельбарт, О. Нильсен, И. Параприц, И. Пономарев, П. Смиренников, Е. Шпаковский, А Шахнин, машинисты - В. Губанов, Яков Фрейберг, кочегар М. Шабатура, повар И. Калмыков, стюард Ян Регальд.

Первоначально Брусилов предполагал отправиться в арктическое плавание на двух судах, хотя и это было достаточно рискованно. Но от покупки второй шхуны пришлось отказаться: только за покупку «Пандоры» пришлось заплатить 20 тысяч рублей, да российские чиновники затребовали за ее проход через российские же границы 12 тысяч рублей. Правда, благодаря вмешательству российской прессы удалось уломать Министерство финансов в отношении пошлины и убедить чиновников, что это плавание не столько коммерческое, сколько патриотическое. Но на второе судно средств все равно не хватило.

10 августа 1912 года «Святая Анна» торжественно снялась с якоря и вокруг Скандинавского полуострова пошла в Заполярье. На переходе вдоль скандинавских берегов идти в плавание отказались: старпом лейтенант Н. Андреев, судовой механик, гидролог Севастьянов и судовой врач. Кроме того, из?за болезни пришлось оставить в Александровске младшего штурмана. Из командного состава остались собственно Георгий Брусилов и два гарпунера (в Тронхейме присоединился второй гарпунер М. Денисов). В Александровске–на–Мурмане команда была доукомплектована промысловиками–охотниками, и 10 сентября шхуна заскользила по волнам Баренцева моря. Российские и иностранные газеты дружно сходились в том, что основная цель экспедиции - это пройти вдоль сибирских берегов из Атлантики в Тихий океан. По пути Брусилов должен был изучить арктические и дальневосточные воды в промысловом отношении. Охота же на моржей, тюленей и медведей должна была оправдать часть затрат на подготовку к плаванию.

Но ни в назначенное время, ни позже шхуна «Святая Анна» на востоке не появилась. И если бы спустя два года возвращавшийся из плавания в высокие широты «Святой Фока» экспедиции Георгия Седова не подобрал на Земле Франца–Иосифа двух измученных русских моряков, то письма, отправленные Брусиловым с берегов Югорского Шара, стали бы последней информацией об этом плавании.

Дня года в России терялись в догадках. История Брусиловской экспедиции таила немало загадок. Почему изменился первоначальный замысел отправиться в Арктику на двух судах? Какие трагические события произошла на пропавшей шхуне? Где искать следы «Святой Анны»? Только возвращение штурмана Альбанова и матроса Конрада позволило ответить на большинство вопросов.

Появление на почтово–телеграфной станции «Югорский Шар» Георгия Брусилова и его моряков вызвало крайнее изумление. В эти месяцы еще ни одному судну не удавалось пройти в Карское море. Льды блокировали проливы. Путешественники оставили на станции письма, телеграммы, попрощались с новоземельцами и смело пошли на восток.

В районе полуострова Ямал «Святая Анна» вмерзла в огромное ледяное поле и закончила активное плавание. Только во второй половине октября ледяное поле плавно двинулось на север.

Зимой многие из команды заболели. Слег и Брусилов. Вот как, по данным известных историков Арктики Дмитрия Алексеева и Павла Новокшонова, об этом было записано в судовом журнале за 4 (17) января 1913 года: «Странная и непонятная болезнь, захватившая нас, сильно тревожит». Скорее всего, это был трихинеллез, вызванный употреблением медвежьего мяса. На удачу, в этом плавании на борту «Святой Анны» оказалась Ерминия Жданко, ранее закончившая «курсы милосердия». Она употребила все свои познания, и весной начальник экспедиции и другие заболевшие зимовщики встали на ноги. Но чувствовалось, что Брусилова угнетал провал коммерческих планов экспедиции. Ведь если шхуна будет оставаться в ледовом плену, то о походе на восток можно будет забыть. Зимовка не прошла даром для путешественников. В кают–компании начались мелкие ссоры, и даже стычки. Различие характеров усугубилось обстоятельствами, когда изменить что?либо было уже невозможно. Стоит ли удивляться, что однажды в судовом журнале появилась запись: «Отставлен от должности штурман Альбанов». Одновременно зимовка не прошла даром и для самой шхуны.

«Мало–помалу начали пустеть ее кладовые и трюм, - вспоминает потом Альбанов. - Пришлось заделать досками световые люки, вставить вторые рамы в иллюминаторы, перенести койки от бортов, чтобы ночью одеяло и подушка не примерзали к стене; пришлось подвесить тазы, чтобы с отпотевающих потолков вода не бежала на койки и столы». Давно уже вышел весь керосин, и сквозь сырой, промозглый мрак едва пробиваются огоньки самодельных «коптилок» на тюленьем и медвежьем жире. И к этим огонькам «жмутся со своей работой какие?то силуэты. Лучше пусть они останутся «силуэтами», не рассматривайте их… Они очень грязные, сильно закоптели…»

Дрейф на север продолжался и в течение всего 1913 года. 4 сентября шхуна достигла 80 градусов северной широты. Были предприняты попытки освободить судно, для чего долго пилили и вырубали канал во льду, но без всякого успеха. В целях экономии топлива приспособили нижнее кормовое помещение для жилья, Брусилов перебрался в хронометрическую каюту; собрали щепки и всяческий горючий материал, валявшийся на льду вокруг шхуны, приспособили лампу - «молнию» для освещения с использованием медвежьего жира. Из парусиновых обвесов сшили путешественникам новые брюки, из шкур убитых тюленей сделали новую обувь. 30 октября закрыли световой люк и засыпали его сверху снегом; с этого времени помещения в течение круглых суток освещалось тюленьим и медвежьим жиром, налитым в банки из?под консервов.

Вторая вынужденная зимовка в дрейфующих льдах подействовала на большинство участников экспедиции удручающе. Со слов известного полярника Владимира Визе, серьезно пытавшегося разгадать загадку исчезновения «Святой Анны», начались крупные недоразумения между Брусиловым и Альбановым, о которых последний вспоминал так: «С болезненной раздражительностью мы не могли бороться никакими силами; внезапно у обоих появилась сильная одышка, голос прерывался, спазмы подступали к горлу, и мы должны были прекращать наше объяснение, ничего не выяснив. Я не могу припомнить ни одного случая, чтобы после сентября 1913 года мы хоть раз поговорили с Георгием Львовичем как следует, хладнокровно, не торопясь скомкать объяснение и разойтись по своим делам».

Результатом этих взаимоотношений явилась следующая запись, сделанная Брусиловым в судовом журнале 22 сентября: «Отставлен от исполнения своих обязанностей штурман». Брусилов не счел нужным добавить сюда, что Альбанов был освобожден от этой должности по собственному желанию. Вскоре после этого у Альбанова зародилась мысль по окончании полярной ночи покинуть вмерзшее в лед судно.

Вначале он решил покинуть его самостоятельно, но неожиданно был поддержан некоторыми матросами, которые также решили покинуть шхуну. Брусилов на то сильно не возражал, так как особой надежды на освобождение ото льдов летом 1914 года у него не было, запас продовольствия таял на глазах и голод в следующую зиму был просто неизбежен.

К своему санному путешествию Альбанов начал готовиться 23 января 1914 года. Работы было много: надо было сделать 7 каяков, 7 нарт, сшить или исправить теплую одежду, сапоги, приготовить провизию.

Весной 1914 года, когда «Святая Анна» находилась севернее Земли Франца–Иосифа, 13 человек команды во главе со штурманом Альбановым покинули дрейфующее судно. Однако вскоре трое из них, испугавшись похода, вернулись на «Святую Анну». На шхуне после их возвращения вместе с лейтенантом Брусиловым и Е. Жданко остались боцман И. Потапов, гарпунеры В. Шленский и М. Денисов, матросы Г. Анисимов, Г. Мельбарт, И. Параприц, И. Пономарев, А Шахнин, машинист Я. Фрейберг, кочегар М. Шабатура, повар И. Калмыков. Для оставшихся на судне моряков продовольствия должно было хватить до октября 1915 года. Правда, были серьезные проблемы с топливом: на борту не осталось ни одного куска угля и ни одного полена. Вместо топлива стали использовать сало медведей и тюленей, в которое добавляли машинное масло. Для растопки и согревания самовара использовалось дерево из разломанной обшивки переборок.

Поход 11 человек из группы Альбанова к Земле Франца–Иосифа был полон необычайных трудностей и лишений. Более подробно о нем рассказано в главе 3. И все же, несмотря на все трудности, 22 июля 1914 года, правда только Альбанов и Конрад, добрались до мыса Флора, где нашли дом и продовольствие.

Три месяца они скитались по плавучим льдам и островам Земли Франца–Иосифа. Одновременно они стали готовиться к новой зимовке, надеясь, что в следующем году сюда придет какое?либо судно. Они привели в порядок маленькую хижину, где зимовала экспедиция Джексона, стали собирать разбросанные медведями вокруг хижины запасы продовольствия и предметы снаряжения. Но счастье пришло под парусами экспедиционного судна «Святой Фока», которое и доставило остатки экспедиции Брусилова к мурманским берегам.

Считается, что уход Альбанова и части людей произошел с полного согласия командира, по обоюдному желанию. Более того, при последнем напутствии Брусилов передал Альбанову жестяную банку, где находился пакет на имя начальника Гидрографического управления и объемный пакет с письмами от моряков, остающихся на шхуне. Но о причине покидания судна Альбанов сообщает весьма скупо, и тем самым сразу же вызывает различные вопросы. Тем более, что пакет с личными письмами исчез!

Искали следы экспедиции Брусилова в 1914 и в 1915 годах. После длительных и жарких дебатов в Государственной думе и Совете министров Главное гидрографическое управление снарядило поисковые экспедиции на пароходах «Андромеда», «Герта» и «Эклипо, к Земле Франца–Иосифа, к Шпицбергену и в Карское море соответственно. Они должны были осмотреть арктические берега и заложить здесь продовольственные склады, где могла оказаться «Святая Анна». Но появление в Баренцевом море кайзеровских подлодок и крейсеров прекратило поисковые работы. На Север пришла Первая мировая война.

Может быть, следы «Святой Анны» и ее экипажа со временем будут найдены, например, на пустынном восточном побережье Гренландии? Или где?то в ином районе? В любом случае и сегодня судьба экспедиции лейтенанта Георгия Брусилова остается загадкой.

Из книги Первая Мировая война автора Уткин Анатолий Иванович

Прорыв Брусилова В дни русской Пасхи примерно сто русских солдат перешли с лучшими из намерений на ничейную полосу и были взяты в плен, что заставило генерала Брусилова издать приказ: "Все контакты с противником разрешены лишь посредством винтовки и штыка".Этот и

Из книги Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг. автора Тарле Евгений Викторович

7. Верденские и соммские бои. Наступление Брусилова. Присоединение Румынии к Антанте. Разгром Румынии Так обстояло дело в Германии. Германские власти (и военные, и гражданские) не могли не учесть, что Циммервальд и Кинталь больше всего имели успех именно в Германии; что

Из книги Легендарные улицы Санкт-Петербурга автора Ерофеев Алексей Дмитриевич

Из книги Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне автора Уткин Анатолий Иванович

Прорыв Брусилова В дни русской Пасхи примерно сто русских солдат перешли с лучшими из намерений на ничейную полосу и были взяты в плен, что заставило генерала Брусилова издать приказ: «Все контакты с противником разрешены лишь посредством винтовки и штыка». 14 апреля 1916 г.

Из книги Мосты Санкт-Петербурга автора Антонов Борис Иванович

Мост Лейтенанта Шмидта Первый постоянный мост через Неву, соединяющий Васильевский и Адмиралтейский острова, от Академии художеств к площади Труда. Ширина Невы в этом месте достигает 280 м. Длина моста 331 м, ширина - 24 м. По линии этого моста проходит водораздел между

Из книги Говорят погибшие герои. Предсмертные письма борцов с фашизмом автора Автор неизвестен

ЗАПИСКА ЛЕЙТЕНАНТА Л. А. ДЗОТОВА 15 августа 1942 г.Моему народу.В своей службе советскому народу дерусь до последней капли крови за честь, за свободу, за независимость советской земли. Я верен своей воинской присяге, которую принял перед лицом великого моего народа. Считаю

Из книги Битва за Днепр. 1943 г. автора Гончаров Владислав Львович

Оборонительная операция 13-й, 60-й и 38-й армий в районе Брусилова и Радомышля 19. Выписка из указаний командующего войсками 1-го Украинского фронта № 001448 от 1 декабря 1943 года по артиллерийскому обеспечению обороны.Сов. секретно 1 декабря 1943 г.№ 001448«УТВЕРЖДАЮ»Командующий

автора Гончаров Владислав Львович

№ 66. Из воспоминаний верховного главнокомандующего, генерала от кавалерии А.А. Брусилова о событиях мая – июня 1917 года В мае месяце я был назначен верховным главнокомандующим, простился со всеми сослуживцами и уехал в Могилев. Необходимо сказать, что в то время я уже

Из книги 1917. Разложение армии автора Гончаров Владислав Львович

№ 72. Телеграмма генерала Брусилова верховному главнокомандующему от 16 мая 1917 года Штарум, Военмин. Ставка Главковерх. Копия. Петроград Совету Рабочих и Солдатских Депутатов. Секретно: Только Главковерх. Сообщаю в копии утвержденную мною резолюцию фронтового съезда от

Из книги 1917. Разложение армии автора Гончаров Владислав Львович

№ 73. Телеграмма генерала Брусилова верх. главнокомандующему от 16 мая 1917 года Дополнение к номеру 262068. Для подъема наступательного настроения армии и морального впечатления весьма желательно скорейшее появление на фронте первых революционных баталионов, что возможно

Из книги 1917. Разложение армии автора Гончаров Владислав Львович

№ 76. Телеграмма генерала Брусилова военному министру и верховному главнокомандующему от 20 мая 1917 года Секретно 3738. Мероприятия для создания ударных групп на фронте армий уже проводятся мной в широких размерах в полном контакте с фронтовым съездом делегатов армий,

Из книги 1917. Разложение армии автора Гончаров Владислав Львович

№ 78. Телеграмма генерала Брусилова военному министру от 24 мая 1917 года К номеру 262068 от 16 мая. Я приступил к формированию революционных баталионов из волонтеров центра России согласно утвержденного мною плана. Копия плана формирования вместе с сим высылается вам.

Из книги 1917. Разложение армии автора Гончаров Владислав Львович

№ 102. Телеграмма Брусилова верховному главнокомандующему от 22 мая 1917 года 3760. Военмин посетил районы 7-й и 11-й армий. О влиянии его приезда на настроение войск командарм 7 доносит:«Приезд военмина произвел благоприятное влияние. В общем отношения между офицерами и

Из книги 1917. Разложение армии автора Гончаров Владислав Львович

№ 158. Из воспоминаний начальника 1-й Кубанской казачьей дивизии генерал-лейтенанта П.Н. Краснова об убийстве комиссара Юго-Западного фронта Ф.Ф. Линде, начальника 3-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Гиршфельдта и двух офицеров 24–25 августа 1917 года В ту же ночь, 24

Из книги 500 великих путешествий автора Низовский Андрей Юрьевич

Плавание лейтенанта Чирикова 22-летний лейтенант Але ксей Чириков был с одобрения Петра I назначен в Первую Камчатскую экспедицию помощником Беринга. Несмотря на молодость, он считался хорошим моряком. Во Второй Камчатской экспедиции Чириков был уже правой рукой

Из книги Под русским флагом автора Кузнецов Никита Анатольевич

И. И. Тржемесский Экспедиция на «Эклипсе» для поисков экспедиций лейтенанта Брусилова и геолога Русанова Предварительный отчет Титульный лист отчета И. И. Тржемесского об экспедиции на «Эклипсе», изданного отдельным оттиском. 1916 г.Экспедиция была снаряжена Главным

В начале минувшего века одной из наиболее важных проблем, связанных с изучением Арктики, было освоение Северного морского пути, позволявшего до минимума сократить маршрут плаванья судов между Европейской частью нашей страны и Дальним Востоком. Среди тех, кто отдал жизнь для осуществления этой программы, был российский путешественник Брусилов Георгий Львович (1884-1914), имя которого навсегда вошло в историю отечественной науки.

Достойный отпрыск славной российской семьи

Будущий родился 19 мая 1884 года в Николаеве в семье офицера российского флота, будущего адмирала Льва Алексеевича Брусилова. Их фамилия занимает почётное место в отечественной истории, достаточно вспомнить, что родной дядя Георгия Львовича - Алексей Алексеевич - известен как герой Первой мировой войны, возглавивший знаменитый прорыв русских войск.

Поступив в 1903 году в Морской кадетский корпус, через два года молодой человек был произведён в мичманы, и в период русско-японской войны нёс службу на кораблях Дальневосточной эскадры. Однако истинным его призванием был не ратный путь, а научно-исследовательская деятельность.

Первый опыт научной работы

Впервые Брусилов Георгий Львович оказался за Полярным кругом в 1910 году, став участником гидрографической экспедиции, в задачу которой входило освоение Северного морского пути. В распоряжении учёных находились два ледокола «Таймыр» и «Вайгач». Продвигаясь с востока на запад вдоль побережья Северного Ледовитого океана, участники экспедиции собрали значительный объём научных данных, благодаря чему, Арктика на карте пополнилась многими неизвестными прежде островами и проливами. Памятником участия Георгия Львовича в этой нелёгкой работе стал названный в его честь маяк, поставленный на мысе Дежнёва - крайней материковой точке России и всей Евразии.

Дерзкий замысел

Публикации отчётов об экспедициях таких видных зарубежных исследователей, как норвежцы Рауль Амундсен и Фритьоф Нансен, а также американец и англичанин были встречены в России с большим интересом. Не желая отдавать пальму первенства в освоении Севера иностранцам, и как истинный русский офицер, болея душой за престиж державы, Г.Л. Брусилов, по примеру двух других путешественников Г. Седова и В. Русанова, решил организовать собственную экспедицию.

Одна из наиболее сложных проблем на пути реализации задуманного проекта заключалась, как это часто бывает, в изыскании источников его финансирования, поскольку средства требовались немалые и, лично Георгий Львович ими не располагал. Однако выход из положения был найден.

В 1912 году, взяв служебный отпуск, Брусилов объявил о создании акционерного общества, прибыль которого предполагалось извлечь из зверобойного промысла, которым должны были попутно заниматься члены будущей экспедиции. Не найдя отклика среди широкой общественности, смелый энтузиаст сумел, тем не менее, убедить своих родственников стать его акционерами.

Основными инвесторами стали его дядя Борис Алексеевич Брусилов - крупный российский землевладелец, и его супруга графиня Анна Николаевна, пожертвовавшая на этот, весьма сомнительный, с экономической точки зрения, проект 90 тыс. рублей - огромную по тем временам сумму.

Проблемы на борту «Святой Анны»

Решив таким образом финансовую проблему, Брусилов Георгий Львович отправился в Англию, где приобрёл хоть и подержанную, но весьма ещё крепкую парусно-паровую шхуну. Называлась она «Бленкатра», но оказавшись под российским флагом, была тут же переименована в честь основного инвестора экспедиции - графини Анны Николаевны и названа «Святой Анной».

От санкт-петербургского причала шхуна «Святая Анна» отошла 10 августа 1912 года и направилась в сторону Баренцева моря, где её первая остановка намечалась возле небольшого населённого пункта Александровска-на-Мурмане (ныне город Полярный). Там организатора экспедиции поджидали первые серьёзные неприятности. Когда корабль пристал к берегу, значительная часть экипажа - несколько матросов, судовой врач и, что хуже всего, штурман - отказались продолжать плаванье.

Положение было критическим. Из всех оставшихся на борту судна только пять человек, не считая самого Брусилова и второго штурмана Альбанова (его фото публикуется ниже), были профессиональными моряками, а обязанности врача согласилась выполнять, случайно оказавшаяся с ними сестра милосердия. Однако, несмотря ни на что, 10 сентября, имея на борту значительный запас продовольствия, «Святая Анна» продолжила путь.

В ледяном плену

Через неделю, достигнув Карского моря, судно оказалось перед сплошной ледяной полосой, продвигаться через которую им удавалось ещё в течение десяти дней, используя узкие проходы и полыньи. Но затем, полностью зажатые льдами, полярники лишились дальнейшей возможности управлять судном. Так, 10 октября 1912 года начался их почти двухлетний дрейф. По воле ветра и течений, вмёрзшее в лёд судно, вместо намеченного курса в восточном направлении, двигалось на север и северо-запад.

В июне следующего 1913 года судно оказалось чуть севернее Новой земли, и впереди отчётливо виднелся свободный ото льда участок моря, но все усилия пробиться к нему оказались тщетны, и неизбежность второй зимовки стала очевидной. Ещё через шесть месяцев судно было вынесено течением в район Земли Франца-Иосифа.

На краю гибели

К этому времени, несмотря на то что запасы продовольствия отчасти удавалось пополнять за счёт охоты, с каждым днём всё отчётливей ощущался их недостаток. Над экипажем нависла угроза голода. Одновременно с этим на борту закончилось топливо, которое экспедиция Брусилова использовала для обогрева и приготовления пищи.

В создавшейся обстановке было принято решение всему экипажу покинуть судно и пытаться пешком по льду достичь обитаемой земли. Сам же Брусилов Георгий Львович остался на «Святой Анне». Что заставило его принять это гибельное для себя решение, остаётся неизвестным. Возможно, как русский офицер, а, следовательно, человек чести, он не мог перенести позора, связанного с неоплатными долгами перед инвесторами. Может быть, его мучило сознание того, что своими действиями он обрёк на смерть, последовавших за ним людей. Во всяком случае, экипаж отправился в путь без него.

Трагедия экипажа «Святой Анны»

Несомненно, попытка достичь обитаемой части побережья была заранее обречена на провал и рассматривалась её участниками, как единственный оставшийся шанс. Поскольку изначально экспедиция Брусилова не предполагала пеших переходов, то для них не было заготовлено никакого надлежащего оборудования. В результате, байдарки, сани и меховую одежду пришлось изготавливать самим, не имея при этом нужного опыта и сноровки.

Однако иного выхода не было, и 23 апреля 1914 года экипаж покинул судно. Биография Брусилова, по сути, на этом драматическом эпизоде и обрывается, поскольку больше его никто в живых не видел. Что же касается остальных членов экспедиции, то судьба большинства из них сложилась не менее трагично.

Бесконечный путь среди льдов

Проведя соответствующие астрономические наблюдения и сопоставив их результаты с имевшимися в их распоряжении картами, полярники установили, что до ближайшего населённого пункта им предстоит пройти 160 км. Однако на пути следования они были снесены в сторону дрейфующими льдами, и в результате это расстояние увеличилось в два с половиной раза.

Кроме того, усугубляло сложности перехода и крайне недостаточное питание, поскольку из всех прежних запасов оставалось лишь небольшое количество сухарей, явно недостаточное для пополнения расходуемой энергии.

В итоге из числа тех, кто покинул судно, почти все умерли по дороге. Волею судьбы в живых остался лишь возглавлявший группу штурман Альбанов и матрос Конрад. Их, обмороженных и едва живых от истощения, подобрало судно «Святой Фока», входившее в экспедицию Г.Я. Седова.

Безуспешные поиски

В результате того что к началу 1914 года без вести пропавшими числились сразу три российские полярные экспедиции - Г.Я. Седова, В.А. Русанова, и та, которую возглавлял Брусилов Георгий Львович, дело получило настолько серьёзный резонанс в обществе, что указание о немедленной организации поисков было дано непосредственно кабинетом министров. Благодаря этому через месяц четыре поисковых судна вышли в море.

К тому времени Арктика на карте была представлена достаточно подробно, что позволило планомерно обследовать участки наиболее вероятного пребывания пропавших полярников. Кроме того, впервые в мировой истории к спасательной операции была привлечена полярная авиация. Гидросамолёт Farman MF.11, пилотируемый лётчиком Яном Нагурским, ежедневно совершал полёты над побережьем Новой Земли и прилегающими к ней районами.

Поиски продолжались в течение трёх лет и были прерваны лишь в связи с политическими событиями 1917 года. Обнаружить шхуну «Святая Анна» или, по крайней мере, то, что от неё осталось, не удалось. Лишь гораздо позже, в 2010 году, руководством национального парка «Онежское Поморье» была организована экспедиция на Землю Франца-Иосифа, которой удалось обнаружить человеческие останки, по всей видимости, принадлежавшие одному из членов группы Альбанова.

Послесловие

Несмотря на трагический исход путешествия, Брусилов Георгий Львович, краткая биография которого легла в основу этой статьи, внёс определённый вклад в изучение Арктики. Благодаря тем материалам, которые передал в Академию наук оставшийся в живых Альбанов, удалось в значительной степени систематизировать имевшиеся ранее данные о прибрежных течениях, уточнить границу материковой отмели, а также нанести на карту подводный жёлоб, получивший название «Святой Анны».