Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

9 июля в одной из клиник Израиля на 70‑м году скончалась Екатерина Гениева, легендарный руководитель Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М. И. Рудомино. Сейчас еще трудно дать полную оценку той роли, которую сыграла Екатерина Юрьевна в культурной и общественной жизни страны. Она была не только признанной хранительницей доставшегося ей огромного массива книг — той самой «вавилонской библиотеки», воспетой Хорхе Луисом Борхесом, — но еще и переводчиком, литературоведом, издателем и общественным деятелем, биографически и творчески неразрывно связанным с обновленной Россией (как могла, она до последнего препятствовала возвращению в доперестроечную эпоху). Общаясь с ней, мало кто сомневался, что «мир создан для книги». Косвенно или прямо она участвовала во множестве культурных проектов. В последние годы к ним прибавился еще один: Екатерина Юрьевна стала активным членом Ученого совета Еврейского музея и центра толерантности и привнесла в его работу свой, неповторимый «гениевский» масштаб и энтузиазм. Екатерину Юрьевну Гениеву вспоминают главный раввин России Берл Лазар, издатель, глава ассоциации «Гешарим/Мосты культуры» Михаил Гринберг, историк, преподаватель Академии им. Маймонида и кафедры иудаики ИСАА МГУ, старший научный сотрудник Еврейского музея и центра толерантности Илья Баркусский, переводчик с английского языка, литературовед, главный редактор журнала «Иностранная литература» Александр Ливергант, историк, директор Центра иудаики и еврейской цивилизации ИСАА МГУ, председатель Ученого совета Еврейского музея и центра толерантности Аркадий Ковельман.

«наша задача — помочь осуществиться проектам гениевой»

Р. Берл Лазар С Екатериной Юрьевной я был знаком давно, наверное лет двадцать. Екатерина Юрьевна всегда была нашим единомышленником. Ее деятельность во многом была направлена на пропаганду толерантности, на развитие межнационального диалога в России и во всем мире, она возглавляла много социально значимых культурных проектов. Эти же цели ставит перед собой и ФЕОР. В 2003 году она возглавила «Институт толерантности», в 2005 году под ее руководством был создан проект «Энциклопедия Холокоста», за который ей была вручена премия ФЕОР «Человек года» (сегодня премия носит название «Скрипач на крыше») в номинации «Общественная деятельность». В 2012 году был открыт Еврейский музей и центр толерантности, и мы пригласили Екатерину Юрьевну войти в его Ученый совет.

Что касается той ситуации, которая возникла, когда передавали книги династии Шнеерсон в Еврейский музей и центр толерантности после решения американского судьи Ламберта. Екатерина Гениева в этой действительно непростой ситуации выступала с позиции куратора культурных проектов. Ее мнение было однозначным: библиотеку Шнеерсона необходимо популяризировать, сделать открытой и доступной для религиозного и научного сообщества и собрать все части коллекции в одном месте. Она выступала за серьезную экспертную работу по выявлению содержания (состава и количества томов) библиотеки Шнеерсонов и приводила примеры политических решений по передаче коллекций и библиотек из государственного хранения в похожих ситуациях третьим лицам и организациям. В целом она выступала за переговоры между всеми заинтересованными сторонами (еврейской общиной России, представителями американской организации Хабад из США, экспертами, музейщиками и российским правительством) и поиск компромиссного решения вопроса по передаче библиотеки для изучения и пользования еврейской общиной.

«Институт толерантности» — это проект Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы. Гениева выступала и его идеологом, и инициатором, и основной движущей силой.

Для всей команды Еврейского музея это огромная потеря. Память о Екатерине Юрьевне навсегда останется в наших сердцах. У нас есть идея провести вечер ее памяти с участием коллег, близких людей и всех, кому была не безразлична ее деятельность. У Екатерины Юрьевны было много проектов по поддержанию и развитию еврейской культуры и традиции в России, к сожалению, не все они оказались осуществленными, и наша задача — помочь им осуществиться, это было бы лучшим проявлением почитания выдающегося человека.

«КАТИНЫ ИДЕИ НЕИЗМЕННО ПРЕВРАЩАЛИСЬ В ЯВЬ»

Михаил Гринберг Летом 1989 года, когда я уже был гражданином Израиля, мне пришлось сопровождать группы хасидских паломников на Украину, и в двухнедельный перерыв я сумел вырваться в Москву. В то время я был обуреваем идеей еврейского книгопечатания: дефицит или почти полное отсутствие книг по еврейской истории и традиции вызывало у меня острое желание восстановить справедливость. Мне дали адрес одного литовского бизнесмена, связанного с печатным делом (в Литве в ту пору свободы было куда больше), я созвонился с ним и договорился о встрече. Пообщался, и вскоре в Вильнюсе вы­шли первые за многие годы еврейский молитвенник и философская «Танья». А уже в Москве встретился с двумя будущими основателями крупнейшего в 1990‑х годах издательства «Терра» и помог им зарегистрироваться в качестве издательского филиала пошивочного кооператива. Так, с двух еврейских книг — о женщине в еврейской традиции и воспоминаний профессора Брановера — началась их официальная деятельность. Тогда же, в Москве, мне рассказали об активной деятельности Библиотеки иностранной литературы по внедрению новых идей в массовое сознание. Они организовывали разнообразные круглые столы, книжные выставки и фотовернисажи, в том числе на религиозные темы — при содействии христианских организаций и «ИМКА‑Пресс».

В советское время в среде не приемлющих официальную идеологию было много различных неформальных групп, и их участники по мере возможности оказывали друг другу взаимную поддержку. Шел уже пятый год перестройки, но рекомендации работали. Гениева была тогда заместителем директора Иностранки, а жена моего институтского наставника и друга Татьяна Борисовна Менская училась вместе с ней на филфаке МГУ. Директором библиотеки в то время был Кома (Вячеслав Всеволодович) Иванов, работавший вместе с Борисом Андреевичем Успенским, с которым я был знаком. Мы познакомились с Ивановым, и я предложил ему тему для выставки: «Еврейская религиозная книга на русском языке». Время было непростое, дипломатических отношений с Израилем еще не установили, а слово «сионизм» имело ругательный оттенок. Десятки тысяч евреев СССР спешно паковали чемоданы под пропагандистский клекот общества «Память», а мой «знакомец» Иоанн Снычёв (вскоре назначенный митрополитом на питерскую кафедру) вел идейную работу по разоблачению «еврейства как орудия Антихриста». Я задал академику Иванову нескромный вопрос: «Бояться будем?» — он ответил: «Нет», и Катя Гениева радостно взяла дело подготовки выставки в свои руки. Уговорив «жениха», я отправился в Израиль и предложил директору издательства «Шамир» подключиться к проекту на правах партнера Библиотеки иностранной литературы. Тогда же было обозначено и присутствие среди участников выставки ассоциации «Гешарим/Мосты культуры», которой формально еще не существовало. Книги на выставку предоставило издательство «Шамир» совместно с «Джойнтом», который тогда начинал восстанавливать свое присутствие в СССР.

Все прошло замечательно: в январе 1990 года при большом стечении народа выставку открыли, а затем она прошла по городам и весям России, Белоруссии и Латвии.

Совместно с Фондом Сороса нами была издана лишь одна книга, но зато в 1998 году издательский отдел библиотеки обратился к нам как к первым издателям произведений Бруно Шульца на русском языке с предложением поддержать издание книжки «Бруно Шульц. Библиографический указатель». Катя создала или способствовала созданию многочисленных структур, так или иначе интегрированных в российскую культуру. И многие люди, сотрудники самой Иностранки и ассоциативных организаций, отправились в самостоятельное плавание, получив от нее заряд бодрости и опыта. Например, директор главной детской библиотеки России Маша Веденяпина, директор Центра русского зарубежья Виктор Москвин и многие другие. Наша ассоциация, «Мосты культуры», многократно проводила в Иностранке свои мероприятия: круглые столы, презентации новых книг. Общались на ярмарках, выставках. А пять лет назад провели торжественную встречу в честь 20‑летия той самой, первой выставки еврейских книг.

Последнее время Катя часто приезжала в Израиль, и российский посол призвал нас к сотрудничеству. Мы встречались несколько раз, обсуждали будущие совместные издания Лермонтова, Ахматовой, Пастернака, других авторов на русском и иврите. Их предполагалось осуществить совместно с созданным Гениевой Институтом перевода.

Она была больна, в страну приезжала лечиться. Лечение было очень тяжелым, но она работала и строила планы на будущее так, как будто не сомневалась, что мы вместе доведем наши дела до конца и займемся следующими замыслами, которые у Кати почти неизменно превращались в явь. Разумеется, она была деятелем русской культуры, но воспринимала ее и как важную составную часть мировой и потому из всех сил стремилась, чтобы это осознали в других странах: с гордостью рассказывала, как смогла в прошлом году провести мероприятия, посвященные Лермонтову в Шотландии, преодолев британское высокомерие и сегодняшнее отталкивание Запада от России. А к еврейской культуре у нее было особое, я бы даже сказал, сентиментальное отношение, которое, вероятно, было связано как с ее происхождением, так и с христианскими установками в русле меневской трактовки христианства. Из моего опыта общения с ней: все, что касалось привнесения в Россию еврейской культуры и традиции, воспринималось ею как важнейшая часть ее работы.

«ЭТА ПОТЕРЯ ВИДиТСЯ КАТаСТРОФИЧЕСКОЙ»

Илья Баркусский К своему сожалению, не могу сказать, что был близко знаком с Екатериной Юрьевной. Наше общение началось примерно полтора года назад, когда библиотека Еврейского музея открывала совместный с Библиотекой иностранной литературы проект по описанию еврейских книг и рукописей в библиотеках и музеях Москвы. Встречи с Гениевой в течение этих полутора лет были связаны, прежде всего, с обсуждением разных аспектов именно этого проекта, хотя темы разговоров, как правило, выходили за рамки только рабочих вопросов. Она была человеком очень деликатным, всегда проявляла искренний интерес к собеседнику и его мнению, которое была готова принимать или оспаривать, но всегда на крайне разумных основаниях. Наше общение пришлось на очень трудное для нее время, когда все более явными становились как изменения в культурной жизни страны, так и ухудшение ее собственного здоровья, и тот неизменный позитивный настрой, с которым Екатерина Юрьевна относилась к нашей совместной работе, не мог не восхищать.

Мне кажется, что отношение Екатерины Юрьевны к еврейской теме определялось в первую очередь ее обостренным чувством справедливости. Естественно, она хорошо была знакома с особенностями «еврейского вопроса» в России и прежде всего с его культурным аспектом. Но как настоящий русский интеллигент в самом высоком смысле этого слова она не могла рассуждать на эту тему спокойно, со свойственной многим профессиональным историкам долей цинизма. В частности, в ее отношении к проблеме библиотеки семьи Шнеерсон, в перипетиях которой она разбиралась лучше многих, чувствовался не только интерес ученого, но очевидное стремление сделать все возможное, чтобы исправить допущенную некогда несправедливость. Речь шла не столько о том, чтобы возвратить коллекцию группе хасидов, требующей этого через американский суд, сколько о том, чтобы вернуть самой библиотеке Шнеерсонов ее изначальную целостность, утраченную в годы советской власти, и сделать ее доступной как исследователям, так и всем тем, для кого эти книги имеют религиозное значение. Безусловно, имея огромный опыт работы с перемещенными культурными ценностями, Екатерина Юрьевна очень хорошо понимала всю сложность этой задачи и весьма положительно восприняла идею передачи книг, предположительно относящихся к библиотеке Шнеерсонов, в Еврейский музей, где сейчас из них постепенно формируется первоначальная коллекция.

Что касается совместного проекта по описанию еврейских рукописей в библиотеках и архивах. Идею такого проекта предложила сама Екатерина Юрьевна на одном из первых заседаний Ученого совета Еврейского музея, и она была поддержана Аркадием Бенционовичем Ковельманом. Дело в том, что, несмотря на весьма значительную работу, которая была проведена в музеях, архивах и библиотеках России за последние двадцать лет, в некоторых фондах до сих пор нет‑нет да всплывают какие‑то еврейские рукописи или книги, не попавшие в свое время в руки исследователей. Имея обширнейшие контакты с различными библиотеками и другими книжными фондами страны, Библиотека иностранной литературы в лице самой Гениевой и ее ближайших помощников могла направить наших сотрудников, имеющих опыт работы с еврейскими книжными и рукописными источниками, в те места, где, по имеющимся сведениям, могли оставаться такие неописанные источники. Изначально мы замышляли в рамках этого проекта описать только московские хранилища, оставив провинцию для следующего этапа. Но обстоятельства заставили нас заняться изучением и некоторых периферийных фондов, таких как собрание караимских книг Бахчисарайского музея и коллекция из более сотни еврейских свитков, хранящаяся в Нижегородской государственной библиотеке. Все это было сделано при непосредственном участии Екатерины Юрьевны. В самой Москве за эти полтора года тоже была проведена большая работа. Сейчас можно говорить о том, что требующими описания здесь остаются лишь фонд Полякова в Российской государственной библиотеке (там эта работа ведется силами собственных сотрудников, но мы надеемся, что востребованным окажется и наше участие), а также еврейские фонды Российского государственного военного архива. Там, кстати, хранится и личный фонд Йосефа‑Ицхака Шнеерсона, работа над описанием которого почти завершена. Мы полагаем, что вскоре описание фонда будет выложено в открытый доступ на сайте Росархива.

Действительно, уход Екатерины Юрьевны оказался совершенно неожиданным, хотя все мы понимали, что рано или поздно это может случиться. Потеря эта для нашей страны уже сейчас видится совершенно катастрофической. Едва ли в ближайшие годы найдется достойная замена такому человеку, как Гениева, с ее энергией, энтузиазмом, искренним любопытством ко всему позитивному, что рождала и рождает отечественная и мировая культура. Именно такой человек, на мой взгляд, должен был в нашей стране занимать пост министра культуры, но, как говорится, не в это время. Очень хочется верить, что новое руководство Библиотеки иностранной литературы имени Рудомино продолжит работу, начатую Гениевой, и я надеюсь, что задуманный Екатериной Юрьевной и Аркадием Бенционовичем проект также будет иметь продолжение. Коллектив нашей библиотеки Еврейского музея, в свою очередь, готов приложить для этого все необходимые усилия.

«ДИССИДЕНТКОЙ И ИНАКОМЫСЛЯЩЕЙ ОНА НЕ БЫЛА НИКОГДА»

Александр Ливергант Вы говорите, что с уходом Гениевой заканчивается целая эпоха… Насчет эпохи сказано, может быть, слишком сильно, но такого одаренного, принципиального и деятельного человека заменить всегда сложно.

Екатерина Юрьевна находилась в борениях всю жизнь, а не только последние годы. Ну а попробуй такой, как Екатерина Юрьевна, не дать что‑то сделать. Я бы этому человеку, какого бы ранга он ни был, не позавидовал…

Екатерина Юрьевна Гениева была бессменным членом редакционно‑издательского совета «ИЛ». И как автор она сотрудничала с журналом очень много, но в далеком прошлом. В последние годы связи «ИЛ» и библиотеки были совсем не такие уж тесные. Сейчас, пока мы не знаем «нового курса» нового директора, трудно говорить, ослабнет эта связь или нет и какой она будет — если будет — в дальнейшем.

Я не согласен с вами, что в последнее время людям, хоть как‑то связанным с «системой», дружить с ней становилось небезопасно… В чем могла состоять «опасность» дружбы с ведущим культурным деятелем страны? Сейчас уже появилась тенденция делать из Екатерины Юрьевны Гениевой чуть ли не диссидентку, инакомыслящую. А она таковой не была никогда.

«НИКТО НЕ ЗАМЕНИТ ГЕНИЕВУ»

Аркадий Ковельман Я опоздал быть близко знакомым с Екатериной Юрьевной, как опоздал на прощание с ней — пришел, когда официальная часть уже закончилась. Знакомство наше состоялось ex officio: я пригласил Екатерину Юрьевну в Ученый совет Еврейского музея. Она сразу согласилась и оказалась неимоверно активна — предложила несколько совместных проектов и взялась эти проекты продвигать. Мы задумали открытие центров толерантности в городах России, поиск и реставрацию еврейских рукописей в библиотеках и архивах, организацию выставки по истории караимов. По каждому из проектов мы проводили совещание в кабинете Екатерины Юрьевны, и каждое из этих совещаний было праздником (как ни странно это звучит). Гениева была вероятным оптимистом, она не просто верила в успех, но и торопила его. А ведь она болела страшной болезнью, но говорила о ней легко, между прочим. Удивительно: она всем звонила сама и лично отвечала на телефонные звонки. И говорила человеческим голосом, так редко присущим людям со статусом. Она не пользовалась услугами секретаря, чтобы отсечь себя от общения с «нижестоящими».

К счастью, отвращение от европейских ценностей охватило не все общество и не стало официальной позицией власти. Существует достаточная свобода маневра, чтобы противостоять этим тенденциям. Насколько я понимаю (не будучи ее близким знакомым), Екатерина Юрьевна ровно это и делала, с удивительной силой и хитростью. К тому же речь вовсе не идет только о «европейских» ценностях. Восточные культуры и литературы тоже находились в сфере заботы Иностранки. Вообще, чем дольше мы живем в своей эпохе, тем важнее становится преодолеть раскол между «почвенниками» и «западниками», остановиться в ненависти. Я вспоминаю публицистику Аверинцева, его призывы к смягчению крайностей, к взаимному уважению. Это актуально.

Замену человеку найти нельзя. Замену можно найти Винтику и Шпунтику. Я вспоминаю Мэри Эмильяновну Трифоненко, директора Центра восточной литературы Российской государственной библиотеки (бывшей «Ленинки»). Мэри Эмильяновна любила называть себя чиновником и мерить свои поступки должностной меркой, но была человеком уникальным. Может быть, поэтому создала Еврейский зал в своем центре, приняла у себя Еврейскую академическую библиотеку. А Екатерина Юрьевна открыла Дом еврейской книги в Иностранке. Никто не заменил Трифоненко (хотя на смену ей пришли хорошие и умные люди), и никто не заменит Гениеву. Не воспроизведет их умения и желания «высовываться», делать и строить новое, быть больше того, чем полагается быть по должности. И уж совсем удивительная вещь для чиновника (каким бы честным и умным он ни был) — нонконформизм, солидарность с меньшинством. Это во всем мире так, а не только у нас. Какой будет судьба Иностранки — не мне судить. Во главе ее вполне может оказаться умный и порядочный человек, но он должен будет вести себя иначе, чем Гениева, если захочет сохранить и преумножить все, чем долгие годы была для России Библиотека иностранной литературы имени Рудомино.

Как бы я отнесся к тому, если бы, скажем, одно из подразделений или проектов Еврейского музея и центра толерантности получило имя Екатерины Гениевой? Это было бы справедливо и полезно для Музея и поставило бы некоторую планку. Есть разница между музеем и пантеоном: в музее не хоронят и не ставят кенотафов. Но наш Музей по самой своей сути должен хранить память о тех, кто принадлежал к русскому еврейству или много для него сделал. Он должен прославлять, а не только помнить.

Екатерина Юрьевна Гниева (1 апреля 1946, Москва - 9 июля 2015) - российский филолог, библиотечный, культурный и общественный деятель, эксперт ЮНЕСКО, член федерального гражданского комитета партии Гражданская платформа, директор Института толерантности. Генеральный директор Всероссийской библиотеки иностранной литературы с 1993 по 2015 год, всего в этой библиотеке работала 43 года.

Биография

Родилась в семье актёра Юрия Ароновича Розенблита (1911-2002) и хирурга Елены Николаевны Гениевой (1917-1982). Родители вскоре расстались, мать устроилась на работу в медсанчасти ИТЛ в Магадане, и Катя провела раннее детство у бабушки. Бабушка, Елена Васильевна Гениева (урождённая Кирсанова; 1891-1979), в 1921-1926 годах ежегодно отдыхала в «Доме поэтов» Максимилиана Волошина в Коктебеле, состояла в переписке с рядом деятелей русской литературы; её корреспонденция 1925-1933 годов с С. Н. Дурылиным была издана отдельной книгой («Я никому так не пишу, как Вам». М.: Рудомино, 2010. - 525 с.). Дед, инженер-гидролог Николай Николаевич Гениев (1882-1953), автор монографии «Водоснабжение железнодорожных станций» (М.: Огиз, 1932. - 484 с.) и учебника «Водоснабжение» (М.: Госстройиздат, 1950 и 1958. - 578 с.).

Окончила филологический факультет МГУ (1968), кандидат филологических наук (1972, тема «Художественная проза Джеймса Джойса»), в 2006 г. защитила докторскую диссертацию на тему «Библиотека как центр межкультурных коммуникаций» по специальности 052503 «Библиографоведение и книговедение (педагогические науки)». Специалист по английской прозе XIX-XX веков. Автор статей и комментариев, посвящённых творчеству Чарльза Диккенса, Джейн Остин, Шарлотты и Эмили Бронте, Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф, Сьюзен Хилл и других авторов.

С 1972 г. работала во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. С 1989 г. первый заместитель директора, с 1993 г. генеральный директор. Вице-президент Российской библиотечной ассоциации, первый вице-президент Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений - IFLA (с 1997).

За годы руководства Гениевой в «Иностранке» открылись 14 зарубежных культурных центров (от французского и британского до болгарского и иранского), а также институт толерантности, отделы детской, религиозной литературы и изданий русского зарубежья, издательство, где выходили публикации редких авторов.

С 1995 года Гениева была одним из руководителей культурных программ Института «Открытое общество» (фонда Сороса) в России (в должностях председателя исполкома, президента, председателя Стратегического правления).

Гениева была президентом Российского фонда Сороса (институт «Открытое общество»), вице-президентом Международной федерации библиотек (IFLA), членом Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президентом Российского совета по культуре и искусству, президентом Московского отделения Союза англоговорящих (ESU), членом редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и др.

Скончалась 9 июля 2015 года в Израиле, где проходила лечение от рака. Похоронена на Введенском кладбище в Москве.

Семья

• Муж - Юрий Самуилович Беленький (род. 1945), архитектор и инженер-строитель.
• Дочь - Дарья, жена директора Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) А. К. Сорокина.

Награды и премии

• Орден Дружбы (Россия) (1999)
• Орден Габриэлы Мистраль (Чили, 2002)
• Орден Британской империи, офицер (2007)
• Орден «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия» (2007)
• Орден Почётного легиона (2009)
• Орден Заслуг pro Merito Melitensi (2010)
• Крест Признания (Латвия)
• Орден Восходящего солнца III степени (Япония, 2015)
• Медаль «В память 850-летия Москвы» (1997)
• Медаль К. Д. Ушинского (Министерство образования и науки Российской Федерации, 2003)
• Орден За достижения в области культуры (Бразилия)
• Знак отличия Министерства культуры Венгрии «Pro Cultura Hungarica»
• Лауреат премии «Человек года» (Федерация еврейских общин России, 2005).

Память

В 2016 году в Москве, при входе в Библиотеку иностранной литературы, был открыт памятник Е. Ю. Гениевой (автор идеи - продюсер и режиссёр Григорий Амнуэль).

Сочинения

• Гениева Е. Ю. Трудная дорога к храму: Судьбы российских библиотек на рубеже веков / Е. Ю. Гениева. - М.: Текст, 2004. - 192 с. - 1 500 экз. - ISBN 5-7516-0422-9. (в пер.)
• Гениева Е. Ю. Библиотека как центр межкультурной коммуникации / Е. Ю. Гениева. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. - 208 с. - 1 000 экз. - ISBN 5-8243-0731-8. (в пер.)
• Гениева Е. Ю. И снова Джойс / Е. Ю. Гениева. - М: ВГБИЛ им. М. И. Рудомино, 2011. - 366 с. - 1000 экз. - ISBN 978-5-91922 - 001 - 5

Екатерина Юрьевна Гениева родилась в семье актёра Юрия Александровича Розенблита и хирурга Елены Николаевны Гениевой 1 апреля 1946 года. Семья жила в Москве. В домашней библиотеке Гениевых часто бывал будущий знаменитый пастырь и теолог протоиерей Александр Мень.

Екатерина Гениева в 1968 года окончила филологический факультет МГУ, в дальнейшем стала кандидатом филологических наук.

С 1972 года Екатерина Юрьевна работала во о Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. Работать туда Екатерина Гениева пошла по благословению протоиерея Александра Меня, а в 1989 году уже занимала пост первого заместителя директора библиотеки, возглавив ее в 1993 году.

В 1995 году Екатерина Юрьевна стала одним из руководителей культурных программ Института «Открытое общество» (фонда Сороса) в России, занимая должности председателя исполкома, президента, председателя Стратегического правления.

С 1997 года Екатерина Гениева стала первым вице-президентом Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений - IFLA, а также членом Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президентом Российского совета по культуре и искусству.

Екатерина Юрьевна являлось членом редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и многих других.

Екатерина Гениева скончалась 9 июля 2015 года в Израиле, где проходила лечение от онкологического заболевания.

Видео::

Воспоминания

“В домашней библиотеке Гениевых подолгу засиживался один духовный сын Катакомбной Церкви - черноволосый молодой человек, читавший одну за другой книги, в том числе дореволюционные, и писавший свою собственную книгу о Христе. Звали его Алик Мень - будущий знаменитый пастырь и теолог протоиерей Александр Мень. Маленькая Катя обижалась на Алика за то, что он отказывался с ней играть, будучи полностью поглощенным чтением”.

“Талантливый организатор и большой ученый, за двадцать лет ей удалось создать уникальную библиотеку, равной которой в своей сфере нет в мире”.

“В конце той нашей встречи Екатерина Юрьевна вдруг стала вспоминать, как она провожала о. Александра Меня на такси накануне его трагической гибели. Он прощался с ней, словно предчувствуя, что они расстаются навсегда, а она не понимала…”.

“Во времена, когда православные делают все для того, чтобы Церковь ассоциировалась с силой и властью, с погромами и грубостью, она была опровержением и доказательством: христианство не про власть, оно про любовь и Христа”.

“В ночь, после того, как ее не стало, мне приснилось, что спрашиваю: “Екатерина Юрьевна, страшно ли умирать?” А она отвечает: “Умирать – не страшно. Страшно отвечать на вопросы””.

“Кончина Екатерины Юрьевны не была безболезненной, но была подлинно христианской, непостыдной и мирной”.

“Осенью прошлого года я узнал о её тяжёлой онкологической болезни. Я подготовил к изданию ещё одну книгу - переводы текстов мистика XVI в. Валентина Вайгеля (уж не знаю, какой будет теперь судьба этой книги…) - и принёс все материалы Екатерине Юрьевне. Тут она мне и рассказала о своем положении - рассказала с удивительным спокойствием и смирением”.

Мы сговорились, что она напишет предисловие к новому изданию “Победить рак”: “Мне есть что сказать, по этому поводу,я обязательно напишу, вот сейчас вернусь из поездки, когда крайний срок?”, – спрашивала она. Я отвечала: “Екатерина Юрьевна, есть еще время”. “Катюнечка”, – да, они именно так говорила, – “Катюнечка, времени никогда нет”.

…Мы познакомились полтора года назад. Через пару недель после того, как ей поставили диагноз. “Прочтите, пожалуйста, ”Открытую лекцию”, – попросила я ее в письме. Через несколько минут в ответном письме она прислала свои свободные даты. И полтора часа рассказывала переполненному залу об отце Алексендре Мене и академике Андрее Сахарове, об отце Георгии Чистякове и Людмиле Улицкой, о Пастернаке и Лермонтове, о великой библиотеке Марии Федоровны и крошечной – в средне-русском захолустье, куда единственная сотрудница просила Гениеву привезти сказки Чуковского, потому что прежняя книжка истрепалась.

Это был апрель 2014. Страх начавшийся войны еще не был никем до конца осознан. И люди, задавшие Гениевой вопросы после лекции, спрашивали не про библиотеки, а про жизнь: “Вы знаете, я не могу разобраться в том, что происходит, как мне отличить правду от неправды? Как не бояться”, – спрашивала женщина из зала. Екатерина Юрьевна, не дрогнув бровью, отвечала: “А бояться никогда не надо, надо верить себе”. И отвечала втрое больше положенных получаса. А в зале сидели ее муж Юра и дочь Даша. И я видела, как они волновались. И как держали друг друга за руку, чтобы не прервать ее, не остановить, не намекнуть на болезнь как на невозможность жить и действовать в том темпе, в котором она привыкла.

“Катюнечка, у меня есть одна идея”, – так начинались ее звонки. Из Лондона, из Берлина, из Ульяновска и Новосибирска. Иногда – из Израиля, куда она исчезала на химиотерапии и операции. И никто, кроме самых близких, никогда не знал, чего ей все это стоит.

…“Катюнечка, никак не могу понять перспективы. И еще очень тревожно, что все вокруг меня ограничивают: это нельзя, то не рекомендуется. Очень не хотелось бы останавливаться”, – сказала она мне через месяц, когда мы встретились снова. Московский вокзал Санкт-Петербурга. Назавтра – лекция о месте библиотеки в современном мире. Но в питерские библиотеки читать эту лекцию Гениеву не пустили: в своей Иностранке она только что принимала Конгресс интеллигенции, где собирались те, кто против войны, кто не принял “Крым-наш”. И дружить с Гениевой “системным” людям стало опасно.

Свою лекцию Екатерина Юрьевна читала в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме. И была безупречна. Вечером мы ужинали и обсуждали наполеоновские планы библиотечной реформы, просвещения, распространения книг, “Открытые лекции” по всей России. Она мечтала участвовать во всем. И, когда у “Открытой лекции” возникали проблемы то в одном, то в другом российском городе, отважно бросалась на помощь. Впрочем, мы старались не рассказывать ей о проблемах.

Екатерина Гениева на «Открытой библиотеке». Санкт-Петербург, июнь 2015-го
Фото: Андрей Мишуров / «Открытая библиотека»

Сколько всего она успела за эти полтора года я, если честно, не могу себе представить: я за ней никогда не поспевала.

Две недели назад она снова приехала в Питер. Участвовать в “Диалогах” Открытой библиотеки. Защищать “Династию”, Американский культурный центр в “Иностранке”, право на образование и просвещение граждан своей страны. И делала это, как всегда, бесстрашно. И, в отличие от меня, пессимистично бубнившей: “большей половине граждан страны все, о чем вы говорите, неважно, не нужно”, страстно отвечала: “Катюнечка, вы не правы, просвещение – оно как воздух, этим нельзя пренебречь. Просто это очень долгий и кропотливый труд”.

Для интервью встречались в холле гостиницы. До меня – две встречи, после – еще четыре. “Вы всего лишь семь встреч назначили на один день?” – попыталась пошутить я. “Да, стала уставать”, – совершенно серьезно ответила Гениева. Ближе к концу интервью к ней уже стояла очередь из пришедших на встречу. А вечером полтора часа Диалогов Гениева как ни в чем не бывало держала свою королевскую осанку и говорила емко и точно, страстно, со знанием дела и болью о нем.

Вечером ужинали в огромной компании. Она – в тоненьком платье безупречного фасона. Черт его знает, почему весь вечер все только и спрашивали ее: “Екатерина Юрьевна, вам не холодно?” – “Что вы! Мне – изумительно”, – отвечала невозмутимо. Когда я провожала ее к машине, поняла, ей было скорее жарко: так действует “химия”, так действует болезнь. Но она ни слова об этом не сказала.

“Целую, целую, ни в коем случае не провожайте, я сама прекрасно дойду. Детям привет. Я позвоню, у меня есть пара идей, которые мы должны вместе реализовать, это очень важно”, – сказала она нам с мужем. Больше мы не виделись.

Из-за марафона на следующее утро Питер был перекрыт. Она приняла решение идти пешком до вокзала. Из поезда домой, потом в аэропорт, в самолет, в Израиль и там – в больницу она уже переезжала в инвалидном кресле. В оставленной ею Москве, в библиотеке, которой она руководила без малого четверть века, началась очередная проверка…

Наше с ней интервью все это время ждало правки и “висело” в неотправленных сообщениях моей почты. Неделю назад почему-то само собой отправилось редактору “Медузы” Кате Кронгауз. Екатерина Юрьевна прочла его задним числом и была довольна, даже умудрилась написать письмо. Как? Какой силой? Не представляю. И даже смогла пару раз позвонить и уточнить: сделали ли мы то-то и то-то, позвонили ли тому-то, как дела, как дети, как Коля?

А потом уже ее бесценный муж и самый замечательный на свете муж, Юрий Беленький, присылал сводки об оставлявших ее силах. И подписывался нежнейшей из подписей: Юра Катин.

Екатерина Юрьевна Гениева ушла как уходят великие люди. В кругу семьи, с невыключающимся телефоном, в делах.

…У нашего младшего сына придуманная ею и сделанная по ее заказу крестильная рубашка голландского кружева (“у моей пра-пра-прабабушки, Катюнечка, была такая, можете себе представить?”), у меня на окне придуманная и сделанная по ее заказу икона святых Катерины и Николая, подаренная ею нам на свадьбу, куда она не успела из-за бесконечности библиотечных дел (“это, пожалуй, единственное, о чем я жалею, что не успела в этом году”).

…В ночь, после того, как ее не стало, мне приснилось, что спрашиваю: “Екатерина Юрьевна, страшно ли умирать?” А она отвечает: “Умирать – не страшно. Страшно отвечать на вопросы”. Проснувшись, подумала: если ей страшно, то каково должно быть всем нам? Как быть достойными ее? Как оправдать это счастье полутора лет дружбы? Как не подвести и реализовать миллион оброненных ею в нас великих идей?

… Утром, когда Екатерины Юрьевны уже не было на свете, ее подруга Людмила Улицкая получила из Тамбовской области письмо, адресованное Гениевой: просили помочь с книгами для детских библиотек детского инерната, нескольких школ для детей с задержкой психического развития…

На прощании с Екатериной Юрьевной Гениевой будет стоять ящик для пожертвований на эти книги. Постарайтесь, пожалуйста, опустить туда деньги.

Мы сговорились, что она напишет предисловие к новому изданию “Победить рак”: “Мне есть что сказать, по этому поводу, я обязательно напишу, вот сейчас вернусь из поездки, когда крайний срок?”, – спрашивала она. Я отвечала: “Екатерина Юрьевна, есть еще время”. – “Катюнечка, – да, она именно так говорила, – Катюнечка, времени никогда нет”.

…Мы познакомились полтора года назад. Через пару недель после того, как ей поставили диагноз. “Прочтите, пожалуйста, ”Открытую лекцию”, – попросила я ее в письме. Через несколько минут в ответном письме она прислала свои свободные даты. И полтора часа рассказывала переполненному залу об отце Алексендре Мене и академике Андрее Сахарове, об отце Георгии Чистякове и Людмиле Улицкой, о Пастернаке и Лермонтове, о великой библиотеке Марии Федоровны и крошечной – в средне-русском захолустье, куда единственная сотрудница просила Гениеву привезти сказки Чуковского, потому что прежняя книжка истрепалась.

Это был апрель 2014. Страх начавшейся войны еще не был никем до конца осознан. И люди, задавшие Гениевой вопросы после лекции, спрашивали не про библиотеки, а про жизнь: “Вы знаете, я не могу разобраться в том, что происходит, как мне отличить правду от неправды? Как не бояться”, – спрашивала женщина из зала. Екатерина Юрьевна, не дрогнув бровью, отвечала: “А бояться никогда не надо, надо верить себе”. И отвечала втрое больше положенных получаса. А в зале сидели ее муж Юра и дочь Даша. И я видела, как они волновались. И как держали друг друга за руку, чтобы не прервать ее, не остановить, не намекнуть на болезнь как на невозможность жить и действовать в том темпе, в котором она привыкла.

“Катюнечка, у меня есть одна идея”, – так начинались ее звонки. Из Лондона, из Берлина, из Ульяновска и Новосибирска. Иногда – из Израиля, куда она исчезала на химиотерапии и операции. И никто, кроме самых близких, никогда не знал, чего ей все это стоит.

…“Катюнечка, никак не могу понять перспективы. И еще очень тревожно, что все вокруг меня ограничивают: это нельзя, то не рекомендуется. Очень не хотелось бы останавливаться”, – сказала она мне через месяц, когда мы встретились снова. Московский вокзал Санкт-Петербурга. Назавтра – лекция о месте библиотеки в современном мире. Но в питерские библиотеки читать эту лекцию Гениеву не пустили: в своей Иностранке она только что принимала Конгресс интеллигенции, где собирались те, кто против войны, кто не принял “Крым-наш”. И дружить с Гениевой “системным” людям стало опасно.

Свою лекцию Екатерина Юрьевна читала в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме. И была безупречна. Вечером мы ужинали и обсуждали наполеоновские планы библиотечной реформы, просвещения, распространения книг, “Открытые лекции” по всей России. Она мечтала участвовать во всем. И, когда у “Открытой лекции” возникали проблемы то в одном, то в другом российском городе, отважно бросалась на помощь. Впрочем, мы старались не рассказывать ей о проблемах.

Екатерина Гениева на «Открытой библиотеке». Санкт-Петербург, июнь 2015-го
Фото: Андрей Мишуров / «Открытая библиотека»

Сколько всего она успела за эти полтора года я, если честно, не могу себе представить: я за ней никогда не поспевала.

Две недели назад она снова приехала в Питер. Участвовать в “Диалогах” Открытой библиотеки. Защищать “Династию”, Американский культурный центр в “Иностранке”, право на образование и просвещение граждан своей страны. И делала это, как всегда, бесстрашно. И, в отличие от меня, пессимистично бубнившей: “большей половине граждан страны все, о чем вы говорите, неважно, не нужно”, страстно отвечала: “Катюнечка, вы не правы, просвещение – оно как воздух, этим нельзя пренебречь. Просто это очень долгий и кропотливый труд”.

Для интервью встречались в холле гостиницы. До меня – две встречи, после – еще четыре. “Вы всего лишь семь встреч назначили на один день?” – попыталась пошутить я. “Да, стала уставать”, – совершенно серьезно ответила Гениева. Ближе к концу интервью к ней уже стояла очередь из пришедших на встречу. А вечером полтора часа Диалогов Гениева как ни в чем не бывало держала свою королевскую осанку и говорила емко и точно, страстно, со знанием дела и болью о нем.

Вечером ужинали в огромной компании. Она – в тоненьком платье безупречного фасона. Черт его знает, почему весь вечер все только и спрашивали ее: “Екатерина Юрьевна, вам не холодно?” – “Что вы! Мне – изумительно”, – отвечала невозмутимо. Когда я провожала ее к машине, поняла, ей было скорее жарко: так действует “химия”, так действует болезнь. Но она ни слова об этом не сказала.

“Целую, целую, ни в коем случае не провожайте, я сама прекрасно дойду. Детям привет. Я позвоню, у меня есть пара идей, которые мы должны вместе реализовать, это очень важно”, – сказала она нам с мужем. Больше мы не виделись.

Из-за марафона на следующее утро Питер был перекрыт. Она приняла решение идти пешком до вокзала. Из поезда домой, потом в аэропорт, в самолет, в Израиль и там – в больницу она уже переезжала в инвалидном кресле. В оставленной ею Москве, в библиотеке, которой она руководила без малого четверть века, началась очередная проверка…

Наше с ней интервью все это время ждало правки и “висело” в неотправленных сообщениях моей почты. Неделю назад почему-то само собой отправилось редактору “Медузы” Кате Кронгауз. Екатерина Юрьевна прочла его задним числом и была довольна, даже умудрилась написать письмо. Как? Какой силой? Не представляю. И даже смогла пару раз позвонить и уточнить: сделали ли мы то-то и то-то, позвонили ли тому-то, как дела, как дети, как Коля?

А потом уже ее бесценный муж и самый замечательный на свете муж, Юрий Беленький, присылал сводки об оставлявших ее силах. И подписывался нежнейшей из подписей: Юра Катин.

Екатерина Юрьевна Гениева ушла как уходят великие люди. В кругу семьи, с невыключающимся телефоном, в делах.

…У нашего младшего сына придуманная ею и сделанная по ее заказу крестильная рубашка голландского кружева (“у моей пра-пра-прабабушки, Катюнечка, была такая, можете себе представить?”), у меня на окне придуманная и сделанная по ее заказу икона святых Катерины и Николая, подаренная ею нам на свадьбу, куда она не успела из-за бесконечности библиотечных дел (“это, пожалуй, единственное, о чем я жалею, что не успела в этом году”).

…В ночь, после того, как ее не стало, мне приснилось, что спрашиваю: “Екатерина Юрьевна, страшно ли умирать?” А она отвечает: “Умирать – не страшно. Страшно отвечать на вопросы”. Проснувшись, подумала: если ей страшно, то каково должно быть всем нам? Как быть достойными ее? Как оправдать это счастье полутора лет дружбы? Как не подвести и реализовать миллион оброненных ею в нас великих идей?

… Утром, когда Екатерины Юрьевны уже не было на свете, ее подруга Людмила Улицкая получила из Тамбовской области письмо, адресованное Гениевой: просили помочь с книгами для детских библиотек детского интерната, нескольких школ для детей с задержкой психического развития…

На прощании с Екатериной Юрьевной Гениевой будет стоять ящик для пожертвований на эти книги. Постарайтесь, пожалуйста, опустить туда деньги.